– Киса, выходи, – позвала я, поняв, что потеряла своего единственного слушателя.

– Не выйду. Ты противная.

– Ну, че ты испугался? День ведь, солнце вон светит! Не страшно ж совсем, – канючила я у Кисиного палисадника, но разглядеть его не могла. – Ну и сиди тут как дурак.

Мне никто не ответил, и я поканючила еще немножко и даже попросила прощения у Кисы, но ответа не дождалась и, вздохнув, ушла домой.

Дома было, как выражалась моя бабушка, «как у Берха на заводе». Кто такой Берх и как у него было на заводе, я не знала. По-моему, никто не знал. Но выражение это означало, что в кухню в это время лучше не соваться. Мои родители делали заготовки.

У нас был погреб. Даже два. Один под полом в доме – там хранилась картошка на зиму и варенье, которое «на сейчас» – то есть «пятиминутка» и «тертое». А во дворе был главный погреб. Он был похож на бомобоубежище, и мы в наших играх частенько использовали погреб «для чтобы прятаться в засаде». В большом погребе на полу стояли деревянные кадки с квашеной капустой, придавленной деревянной крышкой, а сверху еще и тяжелым камнем. Таким же грузом – деревянно-каменным были накрыты помидоры и огурцы в бочках. Камень-груз нужно было время от времени снимать, деревянную крышку выносить к колонке и мыть. Камень тоже нужно было хорошенько вымыть, высушить полотенцем и водрузить на место. На полках грудились банки с консервированными компотами, помидорами, грибами, огурцами и вареньем, которое «может стоять».

В погребе было холодно, к кислому запаху примешивался запах земли – пол был земляным. Единственная подслеповатая лампочка в патроне, болтающаяся на крученом толстом проводе, света много не давала, и чтобы взять что-то с полки, нужно было посветить фонариком. Но фонарик обычно забывался дома, идти за ним было лениво, и лампочку брали за патрон и направляли на ту полку, с которой что-то хотели достать. Я это к тому, что семья моя была запасливой и очень гостеприимной. У нас часто были гости, которые нахваливали маму за ее фирменные соленья-моренья.

В тот вечер кухня была превращена в филиал винзавода. Родители мыли виноград, которого было очень много. Дело в том, что наш сосед дядь Толя был проводником и ездил на поездах южного направления. Мой отец помог ему в чем-то. Дядь Толя пытался рассчитаться деньгами. Папа оскорбился. Тогда дядь Толя отблагодарил моего отца, привезя из своей очередной поездки килограммов эдак пятнадцать-двадцать винограда. Виноград лежал в деревянном ящике, переложенный стружкой.

– Толя, ты с ума сошел! – ругался мой отец. – Немедленно забери. Я не возьму!

– Дети поедят, и все, и не говори мне ничего, – махал руками на отца дядь Толя.

– Хорошо, вот я возьму пару веточек, но столько-то зачем?

– Варенье сварите или еще чё – я ж по-соседски прошу – возьми и не спорь. А то я с тобой разговаривать не буду.

– Толя, какое варенье? Какое варенье из винограда?

– Ну, не знаю. А ты вот что, вино поставь! – вспомнил дядь Толя.

– Как это вино поставь? – удивился отец.

– А вот так. Виноградное вино, как Нина твоя делает смородиновую или вишневую наливочку, вот так и из винограда. Назад не возьму. Это тебе и семье твоей.

Отец понял, что спорить абсолютно бесполезно, вздохнул и сказал:

– Ну давай, ты мне от калитки-то хоть пособи до нести в дом. Мне тяжелое таскать нельзя еще. – Отцу недавно сделали операцию.

– А, это мы завсегда! – обрадовался дядь Толя, подхватил ящик с виноградом и во все горло завопил:

– Нина! Хозяйка! Нинуля! Принимай гостинцы!

Мама выскочила, покудахтала. Поругала и отца, и дядь Толю. Все завершилось тем, что меня отправили приволочь из сарая, который гордо назывался «гараж», хотя машины там отродясь не было, большую стеклянную бутыль. Как потом выяснилось – для вина.

Посоветовавшись с дядьтолиной женой Клавой, мама и папа решили «поставить вино». Соседка Томка Емельянова, она же Чжаниха, прознав про виноград («Да как же не прознаешь – Толик вона как орал – я и выглянула в окно»), прибежала со своими советами:

– Вот помоете, пообдирайте ягоды с веток, сахарком засыпьте, пусть постоит так. Быстрее забродит… – говорила Тамарка, ополаскивая руки в раковине. – А перчатка-то резиновая у вас есть?

– Перчатка? – А зачем перчатка-то?

– Ну, ты чё, забыла, на бутылку надеть надо, – поучала соседка, угощаясь виноградом. – Ой, кислая виноградина попалась, – скривилась она и заключила: – Вино будет хорошее. На него такой и надо – кислый виноград.

Весь вечер родители возились с виноградом, и я им с удовольствием помогала. А потом взяла большую гроздь и пошла к Кисе мириться.

Темнело, но ставни в доме у Кисы закрыты не были, и я постучала в окно.

– Киса, выходи! – позвала я.

Какое-то время никто не отзывался, и я постучала еще раз. Кисина голова появилась в окне. Я, подняла ветку винограда над головой, сказала:

– Позырь, чё я тебе принесла. Айда. Мириться будем.

– А про черную руку не будешь больше?

– Не захочешь – не буду. Сам же попросишь.

Киса насупился и, захлопнув окно, зачем-то высунул голову в форточку.

– Не попрошу. Не выйду. Уходи!

Я уже хотела разозлиться, но тут к окну подошла Кисина мама.

– Теть Люсь, я Сережке виноград принесла, а он брать не хочет, – наябедничала я.

– Отчего же так? Вы поссорились?

Киса молчал. Я поняла, что ему жутко хочется винограда.

– Выходи, давай! – я помахала рукой. Виноград закачался. С него стекали капли воды.

– Ну, иди погуляй. Недолго только, темнеет, – Кисина мама погладила Кису по голове.

Через минуту мой друг был на улице. Я протянула ему тяжелую ветку с зелено-желтыми, словно светящимися изнутри ягодами… Мы помирились.

Прошло несколько дней. В нашей кухне в углу стояла большущая бутыль, закрытая резиновой перчаткой, которую принесла соседка Томка. Ночью я захотела пить и пошла в кухню за водой. Не зажигая света – фонарь светил прямо в окно – я достала чашку, налила воды из крана, и вдруг в углу что-то зашевелилось. Сердце мое застучало в горле. Я присела и стала пробираться к углу.

Там была рука. Черная рука. Она шевелилась. Вначале я оцепенела, но рука шевелилась, и я завизжала, чашка из моих рук выпала и разбилась, на шум прибежали перепуганные родители и включили свет. Я продолжала визжать и показывать пальцем в угол, где была черная рука. При свете рука оказалась совсем не черной и вовсе не рукой. Это углекислый газ, который выделялся из забродившего винограда, надул резиновую перчатку. Меня успокоили. Папа довольно правдоподобно разыграл удивление:

– Ты же сама говорила, что все это детские страшилки. Ты же взрослая девочка, чего ты испугалась – вот, на, потрогай даже – это же резиновая перчатка…