пределы того, с каким количеством «правды» Джун хотела иметь дело. Было очень мало людей, с которыми я мог рассказать о своей личной жизни, и многие из них были разбросаны по всему штату. Так что, как только я начал привыкать, доверяя Джун реалии моих сложных отношений, я становился все более и более готовым рассказывать то, что я бы не сказал почти никому за пределами внутреннего круга.

Например, был день, когда в понедельник утром в офисе мне с трудом удавалось оставаться в сознании, и когда Джун спросила, почему я так устал, я просто пожал плечами и признался, что три мои подруги объединились со мной и трахнули меня до полусмерти. Она скривилась и не захотела больше об этом слышать. Я быстро понял, что любое обсуждение секса доставляет ей дискомфорт, как 20-летняя девственница может нервничать по этому поводу, и вернулся к тому, что почти не говорил об этом.

Были и другие моменты, когда ей действительно хотелось узнать больше «правды». Иногда я упоминал что-то о «моей девушке», и Джун обнаруживала, что спрашивает: «Какой?» В те времена, если в рассказе не было чего-то откровенно сексуального, она с интересом слушала мою историю и иногда даже комментировала ее.

И была даже одна ночь в моей спальне, когда наша работа на вечер была закончена, когда я обнаружил, что болтаю о своих потерянных отношениях с Авророй и о том, что, хотя мы вернулись в дружеские отношения, она в основном оставалась в Беркли, будучи студенткой, и никто из нас не старался изо всех сил увеличивать количество встреч друг с другом. Джун все внимательно слушала, впитывая всю сказку, как если бы это была ее любимая дневная мыльная опера.

Я, конечно, не говорил обо всём. Некоторые секреты остались секретами. Интимный характер моих отношений с Брэнди, например, оставался строго невысказанным; в то время как мои три подруги были открыты со своими проявлениями привязанности, Брэнди могла более жестко контролировать свои импульсы, когда кто-то вне семьи был рядом. Отношения Мастер/Саб, которые у меня были с Ким, были еще одним аспектом моей жизни, который я никогда не демонстрировал Джун. Но в целом приземленные реалии моей домашней жизни были справедливыми в качестве тем для разговора с ней, и взамен я начал узнавать больше и о Джун.

У нее была младшая сестра Ева, чуть старше моих маленьких сестер-близнецов. Джун почувствовала себя плохо, потому что Ева никогда не была такой студенткой-суперзвездой, как она. Ева не завалила ни одной оценки, но и не получила наивысшего балла на SAT. И что самое вопиющее, Еву не приняли в Стэнфорд, альма-матер ее отца.

Джун была заядлым игроком в бадминтон до подросткового возраста, но академическое давление со стороны родителей отняло у нее все свободное время в пользу продвинутых программ внеклассного обучения. Ее родители пригласили учителя по игре на фортепиано, чтобы она давала обеим девочкам уроки дома, но сестры никогда не занимались чем-то социальным или связанным со спортом.

Что касается смехотворно неудобной (для нее) темы секса, Джун в конце концов призналась мне, что никогда даже не целовалась с мальчиком, не говоря уже о каких-либо половых контактах. Когда дело дошло до четырех баз, девушка все еще находилась на стартовой площадке, даже не выйдя на поле. Черт возьми, можно было бы возразить, что она все еще сидела на скамье.

Но чтобы вы не подумали, что я начал воздействовать на нее своей магией Биг-Бена с целью добавить новую девственную зарубку на мой постоянно расширяющийся пояс, подобные вещи были в моей голове ПОСЛЕДНИМИ, о чём я думал. Джун была моим другом, коллегой по работе и одной из очень немногих женщин, которых я когда-либо встречал, которые знали о моей репутации и не позволяли ей влиять на нее. Ее дружба значила для меня гораздо больше, чем любой потенциал завоевания, и я изо всех сил старался обращаться с ней крайне аккуратно и следить за тем, чтобы она понимала, что я никогда не сделаю ничего подобного.

К тому же, насколько я мог судить, Джун была наименее сексуальным человеком, которого я когда-либо встречал. Серьезно, я задавался вопросом, БЫЛИ ли у девушки гормоны вообще. Время от времени я наблюдал за ней, пытаясь понять ее. Я никогда не видел, чтобы она смотрела на горячего парня, даже без рубашки с отличным прессом, перед магазином Abercrombie & Fitch. Примерно через месяц я решил, что она скрытая лесбиянка, за исключением того, что я никогда не видел, чтобы она осматривала горячую девушку, а у меня были почти все типы горячих девушек, слоняющиеся по моей квартире.

Джун не интересовалась парнями. Девочки ее не интересовали. Ее никогда не целовали, и на самом деле она не хотела. И забудьте о сексе. Все это казалось ей грязным и мерзким, и однажды я спросил ее о том, чтобы в конечном итоге выйти замуж и произвести потомство, она сказала, что никогда не хотела выходить замуж, и подумала, что, возможно, они найдут решение для клонирования, если она когда-нибудь подумает о том, чтобы передать ее гены.

Я задавался вопросом, мастурбировала ли она когда-нибудь за всю свою жизнь. Возможно нет.

Джун была практически машиной. Она спала, ела и испытывала такие эмоции, как разочарование, гнев и удовлетворение, но в значительной степени жила от работы до работы, и всё. Для меня это не имело смысла. Я встречал трудоголиков, и Саша была довольно целеустремленным человеком, но у Саши, по крайней мере, была страстная сторона под этим ориентированным на карьеру фасадом. С другой стороны, Джун, похоже, не заботило ничего, кроме работы. Никакого реального интереса к музыке, фильмам или искусству. Она не была гиком или геймером. И она не заботилась о роскошных вещах и не испытывала особого интереса к экзотическому отдыху.

Я ее совсем не понимал. Я не мог понять, как любой человек может так ЖИТЬ. Я праздно гадал, была ли она высокофункциональным аутистом, может быть, синдромом Аспергера. Однажды я подумал о том, чтобы «починить» ее с помощью вытрахивания мозга через Опыт Биг Бена, хотя сразу отбросил эту мысль. В конце концов, Джун была Джун, и я не должен был пытаться изменить ее. Она была умной,