1. В категорической форме согласиться с мнением прокурора о предании общественному суду И. Бродского. Имея в виду антисоветские высказывания Бродского и некоторых его сообщников, просить прокурора возбудить против Бродского и его сообщников уголовное дело.

2. Просить горком ВЛКСМ вместе с ЛО ССП ознакомиться с деятельностью кафе поэтов.

3. Считать совершенно своевременным и правильным выступление «Вечернего Ленинграда» со статьей «Окололитературный трутень».

4. Поручить выступить на общественном суде тт. Н. Л. Брауна, В. В. Торопыгина, А. П. Эльяшевича и О. Н. Шестинского. Просить суд включить в состав президиума суда О. Н. Шестинского.

Однако писатели, назначенные Прокофьевым, не хотели быть общественными обвинителями на заседании районного народного суда, и ни один из них на суде не выступил, даже Эльяшевич. Позже Шестинский рассказал, как он избежал выступления на суде в роли обвинителя: «Меня как молодого секретаря Прокофьев хотел было сделать общественным обвинителем. Но я-то понимал, что это полная дурость. Ввязываться в какие-то сомнительные ситуации совершенно не хотелось. Тут мне подвернулось приглашение Восточно-Сибирского военного округа приехать к ним на выступления. И мы с очень хорошим поэтом Анатолием Аквилевым это приглашение приняли и умотали из Ленинграда» (М. Золотоносов. Гадюшник. С. 620).

Как ни дорожил Володя своим номенклатурным благополучием, была черта, перейти которую он не мог. И вот что он сделал. Тут же после партбюро спустился в буфет и нарочито прилюдно нахлестался коньяку до безобразия – с криками, битьем посуды, опрокидыванием мебели. И на следующий день явился, опухший, в ресторан спозаранку и все безобразия повторил, чтобы ни у кого не оставалось сомнений: у Торопыгина запой, выпускать в суд его нельзя. Это был бунт маленького человека в советском варианте, но все равно бунт, даже, пожалуй, подвиг (Л. Лосев. Меандр. С. 125–126).

Одна из актуальнейших задач, от которых не убежать, – добиться присуждения премии Солженицыну. Московские писатели позорным образом провалили выдвижение этой кандидатуры, предпочтя ей гнусную Г. Серебрякову, возобновляющую свое выдвижение. Среди отводивших Солжна – Антонов С., Н. Чуковский. Караганов, говорят, попытался напомнить, что вещь одобрена Президиумом, что о ней говорил Н. С. и т. д. Тов. Тевекелян (человекоподобное существо с речью на самой низкой ступени развития) разъяснил: – Это ничего не значит. Н С давал политич характеристику вещи, но он вовсе не думал нас обязать… Словом, новация: культовики отлично используют антикультовую атмосферу в своих архикультовых целях (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1966. С. 200, запись от 01.12.1963).

под новый, 1964‐й, год на Канатчикову дачу (больница им. Кащенко) в Москве Иосифа устроили, желая таким образом спасти его от преследований. Устроил, пользуясь своими связями, В. Е. Ардов, с согласия, естественно, Иосифа. Принимала участие в обсуждении этих дел и жившая в это время на Ордынке Ахматова. Видимо, всем им это казалось недурным решением проблемы: посидит под крылом у знакомых психиатров, а тем временем ленинградские мерзавцы угомонятся. И в будущем психически неуравновешенного, как будет свидетельствовать медицинская справка, молодого человека оставят в покое. Нервы у Иосифа действительно были не железные, и выдержал он в больнице всего около недели646. Миша Ардов вспоминает, как Иосиф кричал из прогулочного дворика психбольницы: «Скажите Ардову (старшему. – Л. Л.), пусть сделает так, чтобы меня немедленно выпустили отсюда!.. Я не могу! Я больше не могу!» «Увы! – прибавляет Ардов, – он этого не выдержал, вышел на волю, отправился в Ленинград. Дальнейшее известно». Выдержал бы – не было бы ареста, суда, ссылки. «Увы!» – отголосок досады тех дней (Л. Лосев. Меандр. С. 82)647.

Никита Сергеевич позвонил ночью откуда-то из‐за границы и пригласил на новогодний банкет в Кремле: «Мы там обнимемся, и от тебя отстанут».