— Я что, похож на идиота?!

— Ясно. Не обижайся — я просто так спросил. На всякий случай. Мало ли…

— Странные вы ребята, — сказал напоследок дядюшка Эндрю. — Подумаю, заходить ли к вам еще раз. Хоть и платите — наезды какие-то непонятные…

— Да мы же пошутили, дядь…

— Ничего себе шуточки! В долг!

Когда дверь за ним захлопнулась, Дылда накинулся на Цитруса едва ли не с кулаками:

— Ну вот, это все ты. Слышал, что сказал дядюшка? Он больше к нам не придет!

— Цыц, — одернул его Цитрус, — забыл, кто твой благодетель. Кто сделает тебя богатым и счастливым…

— Кто?

— Как это кто?! Я, конечно. А пока наслаждайся обществом подружки и не отсвечивай. А дядюшка просто пошутил. За лишний рубль он и к бородавочникам каждый день шастать будет.

Следующие дни прошли в тоскливом ожидании серьезных неприятностей. Пиво кончилось очень быстро — всего за один вечер. Пиво всегда кончается быстро. Но привыкнуть к неизбежности его завершения невозможно. Пьянящий колосок Цитрус растянул на несколько раз. Почувствовав наступление кайфа, тушил колосок. Затем, когда отпускало, разжигал снова.

У колоска от дядюшки Эндрю была та же анатомия, что и у пьянящих колосков, дурманящих разум торчков по всей Галактике — гладкая пластиковая трубочка, к которой привешивались гроздья курительных семян. Семена тлели медленно, дымок давали зеленоватый, едкий. Проникая в легкие, он наполнял их острой кислородной недостаточностью, а мозг ощущением эйфории, бесконечного торжества справедливости и победы добра над злом. Разумеется, понятие о справедливости всегда сугубо индивидуально, поэтому жестокий убийца в соседней камере видел своих судей порубленными на куски, а насильник в камере напротив — лживого адвоката в виде пухлогубой девицы, умоляющего о прощении.

Дылда сразу сжевал шоколад и принялся налаживать отношения с резиновой женщиной. Синтетическая любовница издавала громкие стоны, а временами вопила не своим голосом, от чего у Эдварда порядком испортилось настроение. Приступив уже к самому настоящему разнузданному разврату, его сокамерник, полный молодого задора и нерастраченной сексуальной энергии, не расставался с женщиной ни на минуту. И даже после подъема, когда в камере загорался яркий свет, продолжал забавляться ее пышным телом нашептывая ласковые слова в ее отлитые на заводе резиновых изделий уши и пыхтя, как древний воздушный катер на паровой тяге.

В первые два дня Эдвард прятался в соседней камере, но стоны доносились и туда. А потом рабочие с грехом пополам заделали проделанную буйным коском дыру, и Цитрусу пришлось терпеть развлечения Дылды с утра до вечера и даже ночью. Наконец он не выдержал:

— Слушай, ты, кролик, когда-нибудь прекратится это безобразие?!

— Что, я тебе мешаю, да? — немного виновато поинтересовался Дылда.

— Да, ты мне очень мешаешь. Я, между прочим, думаю…

— О чем? Разве можно всё время думать?

— Еще как! Да и вообще, что значит «о чем»?! Мне что же, по-твоему, и подумать не о чем? В общем, определи для себя часы свиданий. Переносить вопли этой дуры круглые сутки я не намерен.

— Не называй ее так, — насупился Дылда.

— Это еще почему?

— Потому что она хорошая, — он засопел, обхватил свою подругу громадной лапищей и прижал к себе. Резиновая женщина издала громкий стон. Это стало последней каплей. Эдвард вскочил на ноги, затряс кулаками:

— Проклятый извращенец! Когда я покупал ее тебе, не думал, что ты будешь проводить с ней всё время! И вообще, — он обернулся к двери и заорал во весь голос: — Когда нас будут кормить?! За три дня я видел паек А7 два раза! И один раз давали несъедобную протеиновую баланду с сухарями! Вы что, хотите, чтобы мы здесь подохли с голодухи?

— Да, кушать очень хочется, — грустно подтвердил Дылда. — Но знаешь, как на астероидах говорят… Лучше грызть паек А7, чем подохнуть насовсем.

— А ты вообще заткнись! — накинулся на него Эдвард. — Тебе бы только жрать и трахаться! С утра до ночи! И вообще, у тебя масса вон какая. Ты можешь вообще ничего не есть, свой жир поглощать! А мне надо подпитывать мозг!

— Мне тоже надо мозг подпитывать, — обиделся великан. — Если меня не кормить, я буду плохо себя чувствовать!

— Мы хотим жрать, мерзавцы! — закричал Эдик. Он разбушевался не на шутку, подбежал к раковине и попытался оторвать ее от стены — вцепился в нее крюком и ладонью правой руки, потом принялся пинать ни в чем не повинный унитаз. Тот в конце концов завалился набок, и из подведенной к нему трубы забил фонтан. — Жрать! Жрать! Жрать! — орал Цитрус, бился о дверь в припадке голодной ярости и стучал по сенсору вызова охраны.

Буйство его не осталось без внимания. Вскоре в коридоре загремели шаги. Ключ повернулся в замке. На пороге камеры нарисовался начальник пересыльной колонии. Багровея, он наблюдал безобразие — валяющийся в углу камеры унитаз, залитый водой пол и мокрые стены.

— Ладно, подонок, — проворчал он, смерив Цитруса свирепым взглядом, — повезло тебе сегодня. Нам позвонил судья Цуккермейстнер. Узнал, что мы собираемся вернуть твое дело на доследование. Кричал, что если ты снова окажешься в его ведении, нас ждут огромные неприятности. Не знаю, как тебе удалось с ним подружиться, но, похоже, вы и вправду с ним кореша по жизни!

— Это точно, — ответил Эдик, — главное, что у нас с господином Цуккермейстнером имеется уважение друг к другу. А без этого, как известно, никакой дружбы не бывает.

— Ты подонок из подонков, Цитрус, — констатировал тюремщик. — Самый изворотливый негодяй из всех, что я знаю. Но проблемы мне не нужны. Поэтому я отправляю тебя дальше по маршруту, на Бетельгейзе. Но хочу, чтобы ты знал. Я тоже человек общительный. И друзей у меня много. Некоторые из моих друзей тебя еще встретят. Смекаешь?

— Сдается мне, гражданин начальник, что вы мне угрожаете. Запугиваете заключенных. Нехорошо. Ай, как нехорошо. Думаю, судье Цуккермейстнеру будет интересно узнать о том, что здесь творится.

— Да уж, — поддакнул Дылда.

Начальник зыркнул на него свирепо. Великан сидел на верхнем ярусе нар в обнимку со своей резиновой подружкой и щурил маленькие глазки, всем своим видом выражая недовольство.

— Вы вылетаете сегодня же, — объявил тюремщик, — собирайте вещи. Корабль отправляется через час.

— Отличная новость, — обрадовался Цитрус.

— Ты еще пожалеешь, что на свет родился, — пообещал начальник напоследок.

— Да, да, мне многие об этом говорили, — улыбнулся Эдвард. — К несчастью, все они уже покинули этот лучший из миров…

За ними пришли через полчаса. Эдик вышел из камеры с мешком за плечами, поигрывая в кармане игральными костями. Дылда, кроме мешка, нес за спиной резиновую подружку — руки завязаны узлом на шее, ноги на талии. Головой она поминутно тыкалась великану в затылок. Складывалось впечатление, что девушка целует дружка в шею. При виде этого зрелища коски, которых построили в коридоре, порядком развеселились.