– Хорошо…

– До свидания.

Она оглянулась. Рядом стояли Максим с Григорием. Они слышали весь разговор.

– Знаете, что-то мне стало очень страшно…

– А ты не бойся, я же с тобой. – Гриша приобнял ее и прижал к себе. Анна поняла, что этот жест был в первую очередь обращен к Матайтису. – А вы, Максим, нас не забывайте. Звоните, приходите…

Максим, с трудом скрывая досаду, попрощался и ушел. И не успела Анна опомниться, как прозвенел звонок.

– Вернулся, – вздохнул Гриша. – Наверное, забыл что-нибудь. У тебя здесь в последнее время не квартира, а проходной двор. – И еще более возмущенным тоном, тоном законного мужа, вернувшегося из командировки и обнаружившего, что его жена превратила дом в настоящий вертеп, произнес: – Дай-ка я сам открою.

Но на этот раз это был Михаил. И тоже с букетом.

Той ночью она долго не могла уснуть. Вспоминала свою жизнь с Григорием и пыталась понять, как же так могло случиться, что их, в общем-то, счастливый брак превратился для нее в тяжкую повинность, а сам Гриша стал для нее источником раздражения. Даже физическая близость превратилась в раздражение, раздражение определенных участков тела и души. В зависимости от степени усталости или занятости. И что, по сути, она совершенно не знает своего мужа. Только то, что он экономист, работает в государственной структуре и что плодами его труда пользуются чиновники, стоящие рангом выше. Но это обычные дела. Такое встречается сплошь и рядом. Гриша не спит ночами, все считает, разрабатывает перспективные планы, придумывает хитроумные ходы, чтобы какой-нибудь чинуша с жирненьким лицом и круглым брюшком смог с помощью этих расчетов и Гришиных идей пролезть в более комфортное и хорошо оплачиваемое кресло. Анна много раз слышала об этом и прекрасно понимала возмущение мужа и испытываемые им чувства. Но что она могла сделать, она, простая домохозяйка, увлекающаяся вязанием и полностью поглощенная домашними заботами? Разве что встретить его вечером, обнять и покормить ужином. Принести ему в ванную чистую пижаму и полотенце, потереть спину, а перед сном уступить его желанию и исполнить свой супружеский долг.

Она пыталась вспомнить, что же такого особенного произошло в их семье, что она с такой легкостью оказалась в объятиях Миши. Разве что Гриша стал возвращаться со службы позже? Да, гораздо позже. И еще этот проклятый преферанс. Она возненавидела с тех пор карты и видела в них одну из причин, толкнувших ее на разрыв с мужем.

Сейчас, когда он спал рядом, положив ей руку на талию, ей казалось, что никакой измены и не было, как не было в ее жизни и Миши. Григорий вытолкал его три часа тому назад взашей и швырнул ему в лицо букет. И правильно. Он повел себя как настоящий мужчина. Анна была уверена, что теперь уж Миша точно не вернется. Понял, что к ней вернулся муж, и постарается как можно скорее забыть сюда дорогу. Или же он ненормальный, этот Миша.

Она повернулась на другой бок и теперь лежала с открытыми глазами, рассматривая в полумраке гостиной, где они расположились на диване, лицо спящего мужа. Он постарел, конечно, но тем не менее не утратил своей красоты. Красивое вытянутое лицо, аккуратный нос, полные губы и густые брови. Сегодня он сказал ей, что хочет уехать из России, но прежде зарегистрировать с ней свой брак. Это и было как раз тем предложением, о котором он ей намекнул еще днем. И вот тогда-то он как раз и сказал о старости, о покое, об Израиле.

А я сказала ему, что Израиль – пустыня. Как будто это самое главное. Что я буду там делать? Вязать? Купаться в море, собирать на берегу черепах и любоваться чахлой растительностью? Интересно, а там есть пальмы?

Она смотрела на лицо Григория так долго и внимательно, что постепенно портрет спящего стал искажаться и поплыл, точно смываемый теплой морской водой, превращаясь в черно-белую фотографию другого мужчины. Конечно, это был Матайтис. Максим, чья могучая грудь вздымалась теперь перед ее мысленным взором и застилала реальность. Потом она провалилась в короткий и беспокойный сон: она увидела женщину в сером костюме, которая стояла на палубе белого парохода и махала им всем, и Анне, и Григорию, и даже Матайтису с Машей, рукой. Анна проснулась и поняла, что лежит в постели одна.

– Гриша?

Она встала и на цыпочках вышла из комнаты. Полоска света в конце коридора означала, что Гриша на кухне. Или Маша? И тут же она услышала голоса. Один принадлежал Грише, другой – Маше. Даже не различая слов, Анна поняла, что Гриша успокаивает плачущую Машу, приводя какие-то свои доводы. Она очень хорошо знала этот успокаивающий, убаюкивающий тон, на который попалась однажды сама и благодаря которому научилась находить спасение в крепких и надежных объятиях мужа. И вот теперь он успокаивал другую женщину. Обволакивал нежностью и умиротворением, объяснял ей что-то такое, после чего ее жизнь изменится, наполнится новым смыслом и обновится, заиграет новыми, чистыми красками. Заряд оптимизма – вот что сейчас было необходимо Маше. Но даже в этих, почти невероятных условиях, в которых они все втроем сейчас оказались в силу обстоятельств, связанных с Машей, Анна с грустью подумала о том, что ревнует Гришу. И что процесс этот стал почти инерционным, не зависящим ни от чего. Казалось бы, Маша, несчастный человек, бедная девочка, волею судьбы оказавшаяся под моей крышей, а я ревную. Я даже не слышу их, не разбираю слов, а все равно мне неприятно, что он расточает ей свои душевные силы. А ведь его тело еще не успело остыть от моих объятий, и в ушах его еще звучит мой голос. Так что же он делает здесь ночью с Машей?

Она подошла поближе, и вся обратилась в слух.

– Вам, Машенька, совершенно нечего бояться. Я уверен, что эти бирки не имеют к вам никакого отношения. Вам и Аня наверняка об этом говорила. Так что прямо завтра утром, не мешкая, пойдите в милицию и расскажите наконец, что же с вами случилось. Амнезия – это временная потеря памяти. Но когда она к вам вернется, одному богу известно. И только компетентные органы в состоянии помочь вам обрести хотя бы дом. А когда вы узнаете свой адрес и увидите свой дом, то многое в вашей голове прояснится. Это же очевидно!

– Я и сама хотела уйти отсюда поскорее, потому что чувствую, как мешаю вам. У вас налаживаются отношения, а здесь… я.

– Да дело не в нас с Аней, а в вас, Машенька. Я же пекусь сейчас только о вас. Вы нам нисколько не мешаете. Больше того, признаюсь, я даже благодарен вам за то, что вы пусть и невольно, но поспособствовали нашему с Аней сближению. Ведь не было бы вас, она бы не обратилась ко мне за помощью. Она редко когда звонила мне прежде и всячески делала вид, что ей хорошо живется и одной. Но я-то знаю женскую природу и понимаю, что у каждой женщины должен быть мужчина. Она знает, что я люблю ее и никогда не брошу. Она для меня – все…

Анна, слушая их диалог, вдруг улыбнулась, представив себе, что все, что она сейчас услышала, рассчитано именно на то, что она, стоя под дверью, услышит. А как иначе объяснить то, что Гриша таким вот опосредованным образом объясняется ей в любви. Неужели все это для того, чтобы вернуть ее, чтобы уговорить ее поехать с ним в Израиль? Неужели для него это настолько важно, что он опустился до таких грубых методов?