– В таком случае доброго вам дня.

Инспектор ушел в дом; викарий остался подле картины, погруженный в глубокую задумчивость.

– Болезнь, – сказал Роджер, выходя из дому, – бесценный повод для самопознания. Я спросил у миссис Хислоп, не держит ли она чего-нибудь от головной боли. Она не сразу поняла, чего я хочу. Видимо, здесь ни у кого не болит голова. Вот что значит жизнь в согласии с природой, среди белых лилий, под тенью сосен. Она спросила, ощущаю ли я биение на различных частях туловища и царапание по членам. Я сказал, что не ощущаю, и сразу усомнился в этом. Миссис Хислоп спросила, есть ли у меня необыкновенная разбитость, подергивания после употребления кофе, а также сон, беспокойный ночью и продолжительный, но не дающий облегчения днем. Я сказал, что да, все это у меня есть, а еще иногда во сне мне кажется, что я преследую зайца, и я начинаю перебирать ногами, пока между ними не набьется столько одеяла, что перебирать уже неудобно. Она сказала, что рвотный орех или ипекакуана, разведенные в должной пропорции, помогли бы мне стать новым человеком, но сейчас у нее их нет, так что она дала мне нюхательную соль, которая, по ее словам, помогает их семье вот уже третье поколение, оказывая на нее бодрящее воздействие и не утрачивая своей нюхательной силы. По-моему, у меня от нее начинается царапание по членам. Кстати, я сейчас столкнулся с инспектором, он какой-то задумчивый. Вы с ним не поладили?..

– Ничего особенного. Мы перепутали наши заметки, его бумаги с моими. Все уже разъяснилось.

– Случайно или намеренно?

– Простите?..

– Я говорю, случайно перепутали или намеренно? Бывают положения, когда многое зависит от сознательных усилий. Одному итальянскому художнику надо было написать картину, на которой черти истязают пожилого отшельника. И вот он что ни день ходил на рынок покупать рыб необычной расцветки, с длинными усами, выпученными глазами, острыми плавниками, в общем, со всем, что может предоставить рынок взыскательному человеку, и благодаря этому написал чертей такими, что приобрел уважение и известность у людей понимающих, а потом все эти черти явились ему во сне со своими усами и чешуйчатыми лютнями в руках и хором спросили, где он их видел такими гадкими и почему так опозорил их своей кистью, – словом, нагнали на него такого страху, что он, проснувшись, даже крикнуть не мог и дожил свою жизнь с широко распахнутыми глазами, которые у него и на ночь не всегда закрывались, как заведение «Еж и Пеликан». Там однажды… впрочем, это к делу не относится. Так вот, не ходи он на рынок, можно было бы еще отговориться тем, что все это вышло случайно, ну а если всем известно, что он покупал рыбу не для того, чтобы запечь ее с тимьяном и помидорами, тут уж не вывернешься… Я это к тому говорю, – сказал Роджер, замечая нетерпение викария, – что инспектор пишет обычно в своей записной книжке, такой небольшой, она всегда у него в кармане плаща, а если он взял для записей бумагу в библиотеке, из той стопы, откуда берете и вы, кто-нибудь мог бы заподозрить, что инспектор сделал это нарочно…

Викарий несколько минут стоял недвижимо, с крайним изумлением глядя на Роджера, а Роджер смотрел на него.

– Спасибо, мистер Хоуден, – наконец вымолвил викарий, – вы мне очень помогли.

– Ээ, всегда рад.

– Пожалуй, я прогуляюсь по саду.

– Викарий, – позвал Роджер, – если вам понадобится ободрение, у меня есть еще немного нюхательной соли.

* * *

– Ты чем занят? – спросила Джейн.

– Иду из библиотеки, – сказал Роджер. – Пытался писать статью об Эмилии.

– И как, удачно?

– Не очень. Викарий намекнул, что в ней нет связи. Я думал, посижу в одиночестве и все исправлю, но мой внутренний викарий говорит, что лучше не стало и что теперь связи нет даже там, где вчера была.

– Не расстраивайся. Лучше отложи на день-другой, и к тебе придут мысли.

– Да, пожалуй. Если бы еще голова не болела… Странное дело, вчера викарий показал мне шкаф с книгами по истории искусства, а сегодня я не могу найти одно издание, которым пользовался. Кажется, оно было в трех томах. На его месте стоит «Полный советчик рыбака». Викарий удивляется и говорит, что по богословской части все на своих местах.

– Может, ты перепутал полку?

– Я не путаю книжные полки, – твердо сказал Роджер. – Есть все-таки пределы, до которых даже я не дохожу.

– Удивительно. Ну, я думаю, она найдется.

– Хорошо бы. А пока я взял почитать советчик рыбака. Поразительно, сколь многое я делал неправильно. В самом начале помещена небольшая песня, которую рыбак исполняет при пробуждении. В этот прекрасный майский день, когда жаворонок поет в долине и вся природа смотрит весело, рыбак в скромных выражениях просит Бога напоминать о Себе. После этого, если он собирается ловить усача, он должен взять гусиный поплавок, крючок номер восемь или девять и бычьи мозги, потому что усач любит все это, особенно крючок номер восемь; а если он думает, что идет удить голавля, в августе ему понадобятся желтые макароны с твердым сыром, истолченным в ступе и сдобренным маслом с шафраном, которые также хороши для ловли зимой; и пусть помнит, что лучшие ловцы форели живут в Дербишире, и в любых обстоятельствах обходит Дербишир стороной. Я должен непременно рассказать об этом Джеффри Герберту.

– Похоже, ты узнал много нового.

– Это, конечно, немного обескураживает. Впрочем, та же история обычно выходит с разговорниками. Люди едут куда-нибудь, осматривают руины дворца, лезут на скалу, на которой единственное, что можно сделать, – это слезть с нее обратно, выковыривают камешки из цемента, покупают расписных собачек у мнимых представителей коренных народностей, вообще живут полной жизнью, а потом заглядывают в «Новый разговорник для путешественников и школ» и обнаруживают, что по разделу «Части человеческого тела» им удалось сказать гораздо меньше, чем можно было бы, а если заглянуть в «Деревья и кустарники», то вообще непонятно, чем они занимались две недели и на что тратили деньги. Это отравляет им жизнь, и вот, вместо того чтобы дурачиться на воле, они начинают гоняться за ситуациями, в которых можно сказать то и то. Удивительно, на что люди готовы пойти, лишь бы получить возможность для фразы: «Это собака, но она ест овощи». Кстати о собаках, я видел Эдвардса и немного поговорил с ним. То есть сначала я встретил Файдо, а пока извинялся перед ним, что у меня нет копченой селедки, появился Эдвардс с ножницами и спросил, не давал ли я Файдо что-нибудь непозволительное. Ему нельзя копченую селедку, сказал он, копченая селедка и его желудок – это как… Он хотел подобрать пример несовместимости в природном мире, оглядел сад и ничего не нашел. Благодаря ему там нет таких примеров. Тут я искусно перевел разговор на инспектора и то, о чем они вчера беседовали. Оказывается, инспектор спрашивал его о завещании сэра Джона – кто были свидетели, когда приезжал нотариус, менял ли сэр Джон завещание и все такое. Кстати, он ведь все оставил Генри, я правильно понимаю?

– Да, конечно, – сказала Джейн. – Ну и какую-то сумму каждому, кто есть в доме. Мне тоже.