— Коммунистическая мразь! — вопит отец в оконный проем. — Надеюсь, что эта книга упала на голову какому-нибудь недобитому старому большевику!

— Севка, прекрати!!! — Софа дергает его за руку, пытаясь оттащить от окна. Когда ей это наконец удается, она закрывает оконные створки и задергивает занавески. Бежит к телефону и накрывает его подушкой.

— Ха-ха-ха!!! — демонически смеется отец. — Кого ты боишься, мышь? Ты посмотри на себя, ты же мышь серая, ты всего боишься!

Он подбегает к телефону, снимает с него подушку и кричит в трубку:

— Товарищи! Ку-ку, ку-ку! Вы слышите меня? Это Севка Бялый из 602-й квартиры желает вам пойти просраться… — Но тут Софа вырывает у него трубку. Волосы ее всклокочены, лицо пошло красными пятнами.

— Прекрати, прекрати! — Они выкручивают трубку друг у друга из рук.

Мама умирает от смеха на диване.

— Это все ты, ты во всем виновата! Ведьма! — в исступлении кричит Софа, с ненавистью глядя на мать. И пошло-поехало: скандал, перевернутые вещи, разбитые тарелки.

Помню, что, уже уходя, я смотрела на полированную дверцу серванта, по которой стекала струйка молока, образуя на полу сероватую лужицу… Про фейнмановские лекции по физике, с которых все и началось, так никто и не вспомнил. Я, кстати, когда подросла, прочла их, и не один раз, а вот Чернышевского так и не открыла.

Вообще, у меня были проблемы с чтением литературы, которую проходили в школе. Дело в том, что родители не одобряли чтение мною официозных советских писателей, а отец настаивал еще и на том, что всяких Герценых — Огаревых — Некрасовых читать тоже не надо — известно, что они разбудили Ленина, и отец им этого простить не мог. Этих книг не только не было у нас дома, но и брать их в библиотеке и приносить домой было нельзя. Кроме «Молодой гвардии», «Разгрома», «Поднятой целины» и иже с ними, мне нельзя было читать книги, которые любили все советские дети, — «Тайну двух океанов», «Волшебника Изумрудного города», «Республику ШКИД». Во всем была советская идеология, а значит — промывка детских мозгов. Отец мне так и сказал, отбирая очередную коммунистическую пропаганду (кажется, это был «Кортик» Рыбакова):

— Хочешь читать эту дрянь — иди в читальный зал. У нас дома читают только приличные книги. На вот, возьми, — и дал мне «Звездные часы человечества» Стефана Цвейга и толстенный том с красочными иллюстрациями «Великие географические открытия».

Каждая книга, которую видели в моих руках, подвергалась перлюстрации. Как-то лежу на диване, читаю взахлеб «Двух капитанов» Каверина.

— Что это? — Ко мне подкрадывается отец, которому скучно, и он хочет сыграть со мной в нарды или настольный хоккей. — Очередное советское говно?

— Это не говно, и совсем не советское! Здесь и про полярников, и про войну, и про открытия…

— Так, проверю, — говорит отец и забирает у меня книгу. — А сейчас давай играть. — Я знала, что спорить бесполезно.

Через несколько дней он вернул мне Каверина.

— Оказывается, приличный человек. Очень хорошая книга, мне понравилось.

А вот «Ваську Трубачеву» не повезло. Я заболела и сидела дома. В школьной библиотеке я взяла книгу Валентины Осеевой «Васек Трубачев и его товарищи», и она мне нравилась.

Я старалась спрятать книгу от отца, тем более что на обложке был изображен пионер Васек с большим красным пионерским галстуком, в одной руке он держал горн, в другой — красное знамя пионерской дружины. Его друзья замерли в пионерском салюте. Я знала, что на отца такое обилие красного подействует как на быка, но удержаться не могла и читала под одеялом, с фонариком.

— Так, что это ты там делаешь? — отец снял с меня одеяло. — Читаешь? Врач сказал, что читать тебе нельзя несколько дней, надо дать отдохнуть глазам… и что же это такое интересное? Дай-ка сюда.

Я сжалась под одеялом.

— Что? Что это? Васек? Васек Трубачев?! Ты издеваешься надо мной? — он открыл форточку и выбросил Васька на улицу, прямо в снег.

— Это же библиотечная книга, мне ее возвращать надо!

— Не желаю больше ничего слушать!!! — Отец отнял у меня фонарик и выключил свет.

Через какое-то время он ушел по своим делам, и я осталась дома одна с котом Яшей. Оделась и пошла на улицу искать «Васька». Когда я принесла его домой, намокшего и разбухшего, то положила сушиться на батарею, а перед сном спрятала у себя под кроватью. Проснувшись утром, я увидела картину жуткого преступления. Кот Яша, прирожденный антисоветчик, вытащил «Васька» из-под кровати и разодрал его в клочки. Мало того, он на него еще нагадил. За всю свою жизнь Яша никогда еще не гадил на книги и не рвал их; наоборот, он обожал на них спать. Так он набирался мудрости. После случая с «Васьком» родители окончательно уверовали в Яшину гениальность.

Кот был явным диссидентом. Кроме опущенного им «Васька», Яша не выносил советские песни. Я очень любила петь, и основу моего репертуара составляли революционные песни: «Вихри враждебные», «Интернационал», «Юный Октябрь». Но стоило только мне запеть, как Яша начинал стонотно выть, и если я все же не замолкала, то он подбегал ко мне и кусал за ноги, довольно чувствительно. Мы проводили эксперименты. Я уходила в комнату, а родители брали кота на кухню и давали ему рыбу ледяную, которую он обожал и готов был душу за нее продать. Я начинала петь, сначала русские романсы — Яша замирал и мрачно прислушивался, но потом возвращался к рыбе. Стоило же мне завести свою любимую — Неба утреннего стяг/ В жизни важен первый шаг, — как Яша прекращал еду, бежал в комнату с воем и яростно вцеплялся мне в ляжку. Мы проделывали этот эксперимент не один раз, песни советские я меняла, но результат всегда был тот же.

— Говорю вам, у этого кота душа эсера. Может быть, сам Савинков в него переселился, — смеясь, говорил отец.

В комнате так сильно накурено, что дым ест глаза. Он клубится и поднимается наверх, к электрическим лампам, тускло освещающим небольшое помещение. Окон нет, и дверь на улицу закрыта. Мне года четыре, может быть, немного меньше.

Я под большим столом, мне видны только ноги — много мужских ног, которые двигаются вокруг стола в каком-то странном, непонятном танце. Вот ноги отца, их я узнаю сразу. Туфли у него очень красивые, новые и так начищены, что блестят. Кроме того, он ходит легко, опираясь на носки, а не на пятки, как остальные, у которых ботинки стоптанные и грязные. Говорят мужчины немного, а когда изредка переговариваются, я все равно ничего не понимаю.

— Бью накатом от борта в угол.

— Играю прямой дуплет в среднюю лузу.

— Режу «десятку» в середину с выходом под «пятерку» в угол.

Я вылезаю из-под стола и дергаю отца за пиджак.

— Папа, у меня глаза щиплет.

Отец, держа в руках длинную палку, которая называется «кий», не отрывает глаз от стола, на котором разложены шары. Второй мужчина с кием ходит вокруг стола и примеряется то к одному шару, то к другому. Остальные мужчины толпятся рядом, наблюдая за игрой и давая советы. Я знаю, что шары трогать нельзя ни в коем случае и что стоять рядом со столом тоже не надо — шары иногда выскакивают и могут ударить по голове.