– К чему?

Брови Кувале сдвинулись, глаза забегали по сторонам.

– Мне по буквам произнести? Я из АК. Ортодоксальных АК. Мы не хотим, чтобы с ней что-нибудь случилось. Я не знаю, насколько вы нам сочувствуете, насколько готовы помочь, но от вас всего и требуется…

Я поднял руку.

– Погодите. О чем вы? Вы не хотите, чтобы с ней что-нибудь случилось?

Кувале помрачнел(а), потом насторожился(лась).

Я переспросил:

– Ортодоксальные АК? Мне это должно что-нибудь говорить?

Он(а) не ответил(а).

– А если Вайолет Мосала не принимает вас всерьез, почему должны принимать остальные?

Кувале явно вскипел(а), а я еще не успел ничего толком выспросить. Он(а) сказал(а) с вызовом:

– Сара Найт не дала определенного согласия, но она, по крайней мере, знает, что происходит. Что вы за журналист? Вы хоть иногда ищете информацию? Или просто хватаетесь за электронную титьку и ждете, что оттуда польется?

И, развернувшись, пошел/пошла прочь.

Я крикнул:

– Я не умею читать мысли! Почему не объяснить мне, что происходит?

Я стоял и ждал, но он(а) уже пропал(а) в толпе. Можно было побежать следом, потребовать ответа, но я, кажется, догадался сам. Кувале – из числа фанатов Мосалы и бесится, что целые самолеты мракобесов летят посмеяться над их идолом. И хотя самый чокнутый сторонник «Мистического возрождения» или «Смирись, наука!» не захочет причинить Вайолет Мосале вред, видимо, именно это и мерещится Кувале.

Утром я позвоню Саре Найт; вероятно, она получила десяток жутких посланий от Кувале и в конце концов отделалась сообщением: «Теперь это даже не моя работа. Встречай скотину, которая увела у меня фильм, Эндрю Уорта. Вот его последняя фотография». Я даже не могу винить ее за такую мелкую месть.

Я по-прежнему шел к гостинице. Ноги ели несли меня, глаза закрывались на ходу.

Я спросил Сизифа:

– Как расшифровывается АК?

– В каком контексте?

– В любом.

Последовала долгая пауза. Я поднял глаза. На фоне звезд ползла к востоку ровная цепочка огоньков, связывающих меня со знакомым миром.

– Существует пять тысяч семнадцать значений, включая профессиональные жаргоны, субкультурные сленги, названия коммерческих, благотворительных и политических организаций.

– Тогда – все, что можно как-то связать со словами Акили Кувале, – (У моего ноутпада аудиопамятъ на двадцать четыре часа.) – Акили, вероятно, асексуал.

Сизиф просмотрел разговор, прочесал свой список и сказал:

– Тридцать возможных значений таковы: «Абсолютный контроль», фиджийское охранное агентство, работающее в южной части Тихого океана, «Асексуалы-католики», группа со штаб-квартирой в Париже, требующая, чтобы Римско-католическая церковь пересмотрела отношение к гендерной миграции, «Актуальная картография», южноафриканская фирма, занятая обработкой спутниковых данных…

Я выслушал все тридцать, потом еще тридцать, но связи были такие же смехотворные.

– Что же это за значение, которое имеет смысл, но не упомянуто ни в одной солидной базе данных? Что это за ответ, который я не могу получить от любимой электронной титьки?

Сизиф не пожелал откликнуться.

Я чуть не попросил извинений, но вовремя одумался.

Я проснулся в шесть тридцать, за несколько секунд до будильника. Помню обрывки сна: волны бьются о рушащийся коралловый известняк. Однако подавленность скоро прошла. Солнце заливало комнату, сияло на отполированных серебристо-зеленых каменных стенах. Внизу на улице переговаривались; я не разбирал слов, но голоса звучали спокойно, дружелюбно, цивилизованно. Если это анархия, то она много лучше, чем пробуждение под звуки сирен в Шанхае или Нью-Йорке. Впервые за долгое время я чувствовал себя бодрым и отдохнувшим.

И мне наконец-то предстояло встретиться с героиней.

Вчера вечером я получил сообщение от помощницы Мосалы, Карин де Гроот. В восемь Мосала дает пресс-конференцию, потом она будет занята почти весь день, начиная с девяти, когда Генри Буццо из Калтеха представит доклад, в котором обещает поставить под сомнение целый класс ВТМ. Зато между пресс-конференцией и докладом Буццо я наконец получу возможность обсудить с ней фильм. Хотя в Безгосударстве ничего не закончится – если надо, можно будет сколько угодно интервьюировать ее в Кейптауне, – я уже гадал, не придется ли снимать на тех же условиях, что и прочей журналистской братии.

Я подумал о завтраке, но после перелета из Дили аппетит так и не вернулся. Так что я остался лежать в постели, перечитывая биографию Мосалы и вспоминая предварительный план съемок на ближайшие две недели. Комната была функциональной, почти аскетической в сравнении с большей частью гостиниц, где я останавливался прежде, однако чистой, современной, светлой и дешевой. Мне доводилось спать в куда менее удобных постелях, в номерах, обставленных пышнее, но более мрачно, и за двойную цену.

Пока все идет отлично. Мирное окружение, спокойная тема – чем я это заслужил? Я так и не спросил, кого Лидия бросила на амбразуру, снимать «Отчаяние». Кто будет проводить дни в психиатрических лечебницах Майами или Берна, пока из упакованного в смирительную рубашку пациента выводят транквилизаторы, чтобы испробовать действие неседативного препарата или сделать нейропатологические сканы, не замутненные действиями лекарств.

Все, надо немедленно выкинуть это из головы. Отчаяние – не моя вина, не я его создал. И я никого силком не тащил на мое место.

Прежде чем пойти на пресс-конференцию, я неохотно позвонил Саре Найт. Мой интерес к Кувале почти угас – без сомнения, история самая печальная; да и мало радости говорить с Сарой после того, как увел у нее фильм.

Однако говорить не пришлось. В Сиднее было только десять минут шестого, я попал на автоответчик. Оставил короткое сообщение и спустился по лестнице.

Главная аудитория была полна, народ нетерпеливо гудел. Я ждал, что сотни сторонников «Смирись, наука!» будут пикетировать вход в гостиницу или ругаться с охраной и физиками в коридорах, но демонстрантов было не видать. Из дверей я не сразу приметил Дженет Уолш, но, едва приметив, легко засек Коннолли; тот сидел в переднем ряду так, чтобы не свернуть шею, переводя взгляд с Мосалы на Уолш.

Я сел в конце зала и активизировал Очевидца. Электронные камеры на сцене снимут публику; если мне что-нибудь понадобится, можно будет купить сырой метраж у организаторов конференции.

На сцену вышла Марианна Фокс, президент Международного совета физиков-теоретиков, и представила Мосалу. Она произнесла все положенные в таких случаях слова: «уважаемая», «вдохновенная», «преданная», «исключительная». Я не сомневался в ее искренности, однако, на мой слух, такие выражения всегда отдают пародией. Сколько людей на планете могут быть «исключительными» или «уникальными»? Я не о том, чтобы равнять Вайолет Мосалу с посредственнейшими из ее коллег, но громкие штампы ровно ничего в себе не несут. Они так затерты, что утратили всякий смысл.