Наверное, не стоило к ней заглядывать. Ни к чему, чтобы эти отношения, и без того слишком тесные, перерастали в нечто большее.

Во что?

В дружбу?

О дружбе Тельма имела весьма смутные представления. В той, первой своей жизни, ей было не с кем дружить. Не с нянькой же? И не с горничной, а остальные, те, кого Тельма по наивности своей полагала друзьями, просто снисходили до забавной девочки. Позже… какая может быть дружба там, где каждый сам за себя? Когда и спишь-то с осколком стекла под подушкой, чтобы быть готовой эту подушку отстоять. Или не подушку… всегда находилось что-то, нужное другим.

– Да ты вся промокла! – Сандра открыла сразу.

В домашнем платье.

В туфельках на каблуке… всегда только на каблуке, как у нее ноги не болят-то? И растрепанная слегка, но такая домашняя, она выглядела родной.

– Я… чай купить забыла.

– Ничего. – Сандра взяла за руку. – Что, опять работа, да?

– Опять.

Уходить.

Попрощаться. Извиниться. Придумать повод, или не придумывать, но Тельма скидывает мокрые туфли, и чулки шерстяные с толстым швом. Он, разбухший, кожу на ногах растер, и Сандра, этакое безобразие увидев, головой покачала:

– Тебе надо нормальную одежду купить.

– Деньги…

– У меня есть. – Она отмахнулась, будто бы Тельма говорила о какой-то ерунде. – Потом отдашь…

Тельма не хотела потом. Она не привыкла быть в долгу, и быть с кем-то, если этот кто-то не мужчина, с которым она намеревалась провести ночь или час… или… не важно. Главное, что не место ей в чужой квартире, на чужой кухне.

В чужом теплом халате, от которого пахнет хлебом и корицей…

– …и вот представляешь, что он мне заявляет? – Сандра разливала чай, и кажется, не видела в происходящем ничего особенного. – Мол, таких как я у него сотня… и если я хочу пробиться, то надо проявить гибкость! Представляешь?!

Она была возмущена.

И все одно сияла ярко-ярко, так, что смотреть было больно, но Тельма смотрела, пила этот свет, который согревал лучше халата и травяного чая.

– А я ему ответила, что если ему потаскушка нужна, то пускай себе в другом месте ищет. Я приличная девушка! – Сандра плюхнулась на стул и взяла булочку. Повертела. Вздохнула. И вцепилась зубами. – В общем… нет у меня теперь агента… и что делать?

– Найти другого.

Чужие проблемы, как это с ними часто случается, казались мелкими, пустыми. Агент? Да агентов в Нью-Арке полно. Правда, половина из них – обыкновенные сводники, а вторая половина – неудачники, сами пытавшиеся пробиться на сцену. И только единицы и вправду хоть на что-то да способны.

– Я-то найду. – Булочку Сандра жевала сосредоточенно, целиком отдаваясь процессу. – А если и новый… понимаешь, я ведь… я, может, не особо умная, но… видела девочек, которые не первый год… они перегорают. А я не хочу… и если домой вернуться…

Домой?

Сандра не может домой вернуться! Как тогда Тельма? Она будет возвращаться в этот клоповник без малейшей надежды согреться?

Это несправедливо!

Это… это хуже, чем хлеб отнять у наивной девчонки, которая свято уверена, что на полдник детям подают черничные кексы или, на худой конец, медовую коврижку…

– Не обращай внимания. – Сандра слизала с пальцев сахарную пудру. – Это я так… печалюсь.

– Не печалься. – Тельма не знала, что делать с этой своей растерянностью.

И с Сандрой.

С ее светлыми волосами, собранными в хвост, стеганым халатом, родным братом того, который был сейчас на Тельме, с домашними туфельками на каблуке и розовыми помпонами из кроличьего меха… помпоны Сандра гладила, и взгляд ее был туманен.

А свет погас.

Нельзя так!

– Послушай, – Тельма провела языком по зубам, чувствуя их неровность. Слева коренные выросли криво, и, наверное, мама поставила бы скобы, а кому в приюте дело до кривых зубов? Целы? Уже повезло, – я… не стану ничего обещать, но… у меня есть знакомый… был знакомый… не уверена даже, захочет ли он со мной встречаться…

Однако встретиться надо.

Ради мамы.

Тельмы.

Волшебной свирели, которая, наконец, оставила Тельму в покое… и Сандра… она сияет ярко, по-настоящему, и свет ее еще не пропитался ядом местных дождей.

– Я все равно попробую. Быть может, он согласится посмотреть на тебя…

– Здорово, – не очень уверенно произнесла Сандра. И улыбнулась. – Но если не согласится. Я все равно останусь. Не хочу возвращаться вот так…

– Хорошо.

Ночью Тельма шла по улице.

Мокрая мостовая. Серые шкуры домов. Сами дома – Тельма точно знала, что они живые. И ранимые, а потому прячут в раковины железа и бетона хрупкие нервы электрических проводов, газовые трубы и сердца электрогенераторов…

Дома следили за Тельмой.

А она шла. Куда? Туда, куда звала ее волшебная свирель. Она же играла, и не было музыки прекрасней. И в какой-то момент, кажется, на площади, Тельма закружилась в танце. Она летала над мостовой, и чувствовала, как раскрываются за спиной крылья, те самые из органзы, украшенной стеклярусом, которые мама надевала для «Волшебной ночи». Только сейчас крылья были живыми, как и дома, и город.

Тельма взмахнула ими и поднялась высоко.

Теперь весь город лежал перед ней, как на ладони. Кругляш Острова с короной небоскребов. Во сне они искрились силой. И жилы четырех мостов гудели от избытка ее. Сверкали алмазами особняки Первого округа, и тускло светились дома Второго.

Но путь Тельмы лежал на окраину, туда, где жила свирель.

Здесь пахло, как на берегу, йодом и плесенью. Гнилью. Страхом. Здесь под ногами хрустели кости бродячих собак, а мертвые кошки прятались в мотках колючей проволоки. И только крысы плясали. Тельма никогда прежде не видела пляшущих крыс.

Выглядели они отвратно.

И она бы взлетела, но крылья опали, набрались местной гнилой воды, повисли грязными тряпками. А ноги увязли в болоте. Свирель пела, только вот в песне ее что-то изменилось. Нет, музыка была прекрасна, однако появилась в ней фальшь невыполнимых обещаний.

…вечность…

Зачем Тельме вечность?

…счастье…

А разве оно возможно?

…мир, где нет ни забот, ни бед, где Тельма вернется в прошлое. Она ведь мечтает об этом? С того самого дня, как оказалась в приюте. Каждый день, каждую ночь она упрямо возвращалась… и вот ей дают шанс. Кто откажется от такого?

– Я откажусь, – сказала Тельма крысам, которые устроили хоровод вокруг нее. – Прочь…

Крысы не слышали, они-то были очарованы музыкой.