– Да, тяжелый удар и для вас тоже. Я понимаю.

Офицер почтительно склонил голову. По всей видимости, больше сказать ему было нечего. После затянувшегося молчания молодой капеллан откашлялся и произнес:

– Примите самые искренние соболезнования от Королевских ВВС.

Его коллега закрыл глаза. Супруги Арнольд пристально посмотрели на капеллана, а Диана вдруг издала короткий нервный смешок.

– Ну, спасибо. Да. В самом деле огромное вам спасибо.

Она бросилась к столику с портсигаром, непослушными руками достала сигарету и неловко прикурила.

– Я вышла замуж сегодня утром. Вы знали об этом? – спросила Диана резко, ее голос казался чужим. Она глубоко затянулась. – Не очень-то долгое замужество, не так ли? Я бы даже сказала, слишком короткое.

Диана посмотрела на родителей, из глаз хлынули слезы.

– Что нам теперь делать, мама, папа? Что же нам всем теперь делать?

Ницца, юг Франции, апрель 1951 года

«Проклятая кофеварка гудит как авиабомба», – подумала Диана, включив хромированную машину на роскошной кухне в американском стиле. Этим утром, пока аппарат, булькая и потрескивая, готовил дымящийся черный напиток, способный взбодрить ее с самого первого глотка, Диана, как всегда, возилась с жалюзи, заслонявшими от нее очередной ошеломительный восход солнца.

Наконец ей удалось найти тот самый угол, при котором шнур цеплялся за непослушный ролик, жалюзи плавно поползли вверх, открыв вид на средиземноморский рассвет.

Косой луч упал на лицо, и Диана прищурилась. Солнце ничуть не напоминало английское: даже в это время года, в первую неделю апреля, она чувствовала, как его затаенная сила пробивается через стекло. Лучше выйти из дома и выпить кофе в теньке, где легкий утренний бриз все еще доносит остатки ночной прохлады.

Размешивая ложечкой консервированные сливки – до сих пор почти недосягаемый продукт на родине, – Диана окинула взглядом кухню своего нового жилища. Все вокруг сияло и блестело; все предметы были гораздо массивнее своих сородичей, что стояли в доме ее родителей в Англии.

Гигантский холодильник в блестящем хромированном корпусе. Хромированный тостер на шесть ломтей. Хромированная соковыжималка – с ней обожает забавляться Стелла, засовывая свежесобранные апельсины в разинутую пасть машины и с восторгом хохоча, когда в металлический стакан течет тоненькая струйка. Кофеварка из матированной стали, которая сейчас, выпустив первую порцию напитка, сварливо бурчала и отрыгивалась. Глянцевая белая стиральная машина со встроенной центрифугой (Диана все еще не решалась ею воспользоваться и пока развешивала выстиранное белье на перилах солярия на крыше в задней части виллы). И самая большая диковинка – огромный телевизор в корпусе из орехового дерева, установленный слева от двери, ведущей в просторную охлаждаемую кладовую для продуктов.

Телевизор, как и остальная электротехника на вилле, был американского производства. Всю обстановку бывшие жильцы привезли в Прованс из своего дома в Кейп-Коде, а уезжая обратно в Массачусетс, оставили кухонную технику и телевизор.

– Можете забрать себе этот чертов ящик, – бросил прежний арендатор и с раздражением передернул плечами. Показывая им виллу, он был явно не в духе и нарочито вертел в руках клюшку для гольфа. – Дешевле купить новый, чем отсылать его назад. Толку от него все равно никакого. Дома показывают сорок каналов. А здесь – один, и тот на французском.

Диане нравилось смотреть французское телевидение. Работало оно по вечерам, часа три – не больше. Пусть это были сухие официальные программы, в основном сводки новостей, политические дискуссии, скучные документальные передачи о сельскохозяйственных буднях – все это медленно, но верно помогало подтянуть французский язык. Например, вчера вечером она смотрела интервью американского президента Гарри Трумэна в прямом эфире из парижской студии и правильно перевела по меньшей мере два заданных ему вопроса еще до того, как это сделал переводчик. Журналист общался с Трумэном весьма резко и бесцеремонно, будто и не Америка вовсе помогала освободить Францию от нацистов каких-то семь лет назад.

Диана поставила чашку с кофе на поднос, украшенный абстрактными рисунками в ярких цветах Прованса: синий олицетворял небо, желтый – солнце, а зеленый – пышную растительность, зимой жадно впитывающую дождевые воды, чтобы буйствовать летом вопреки палящему зною.

Жара подступала вовсю. До летнего солнцестояния оставалось меньше десяти недель. Набирающее силы светило в полдень стояло уже почти так же высоко, как в Англии в середине лета. Диана раздвинула двери, ведущие в патио с южной стороны, и вышла.

Ее надежды оправдались: воздух еще хранил ночную прохладу, но не успела она шагнуть из тени виллы, как выглянувшее из-за восточных холмов солнце лизнуло кожу. Диана отступила под бело-желтый навес террасы. День обещал быть теплым. Вдалеке, за ведущей к Ницце дорогой, виднелось Средиземное море – подернутая дымкой синева с белыми проблесками; рыбацкие лодки возвращались к берегу после ночной работы.

Устроившись в одном из ротанговых кресел на террасе, Диана залюбовалась своим кусочком Прованса. Даже сейчас, спустя полтора месяца после приезда, она все еще с трудом осознавала, что она здесь и, скорее всего, останется еще на два, а то и на три года.

За последние годы она почти не изменилась. Все так же предпочитала носить распущенными темные волосы, только теперь не откидывала их назад, а выстригла челку. С такой прической она выглядела моложе, и ее легко принимали за двадцатипятилетнюю.

Случайный посетитель, заглянувший этим утром на виллу, обратился бы к ней по-французски, и это было бы вполне понятно и простительно. Выглядела она как француженка. После любого, даже мимолетного, пребывания на солнце смуглая от рождения кожа приобретала легкий загар, и на ее фоне исключительно необычно выделялись глаза: временами они вспыхивали и мерцали почти электрическими отблесками.

Выбор одежды делал ее облик еще более галльским. Прибыв в Прованс, Диана первым делом отправилась за новыми туалетами в магазины модной одежды Ниццы и шикарного Антиба.

Весь ее английский гардероб остался на родине. В Британии до сих пор действовали так называемые меры жесткой экономии. Все вокруг было серым, скучным и безнадежным. Тусклые цвета в одежде. Понурые люди, терпеливо выстаивающие в очередях почти у каждого магазина. Неотъемлемая часть городского пейзажа – разрушенные бомбежкой здания. Россыпи обломков кирпича и стекла, пробивающиеся среди завалов сорняки. Раскуроченные строительные брусья уже давно пущены на зимнее топливо.

Женщины не щадили сил, чтобы хорошо одеваться, но давалось это с трудом. Тканей не завозили: в конце 1940-х годов большинство до изнеможения перекраивало, латало, надставляло и перелицовывало свои гардеробы. Диана не была исключением, поэтому перед отъездом с радостью распрощалась с одеждой, сложив все в картонные коробки, с тем чтобы никогда больше не распаковывать.