Говоря о культе Гермеса в древнегреческих палестрах и гимнасиях, стоит сопоставить его с культами Геракла и Тесел. Изображения всех трех покровителей молодых атлетов нередко стояли рядом.[239]

Естественное с точки зрения мифологии, это соседство интересно, на наш взгляд, и с точки зрения социальной.

Еще до расцвета греческих полисов начинают постепенно изменяться взгляды на агонистику и атлетические идеалы. Физическая сила уже не является единственным достоинством гражданина и агониста. Выражением различных эпох агонистики и был в гимнасиях тройной культ. Дорийский Геракл олицетворял грубую физическую силу. Ионийско-аттический Тесей отличался не только рафинированной мощью, но и определенной гуманностью. Наконец, в Гермесе были воплощены сила, ловкость и, главным образом, интеллект.

Классовый характер физического воспитания эллинов тоже отражен в мифологии (В. Блаватский, 1954; Г. Дюпперон, 1924; Е. Топоров, 1940; И. Тренчени-Вальдапфель, 1959).

Примечательно, что Гефест показан в мифах довольно непривлекательно: грязный, уставший, хмурый, хромой.

Однако народная критика аристократического атлетизма выражена именно в образе Гефеста. Это единственный бог, занимавшийся «черной работой», которая считалась постыдной для аристократов.

Все греческие боги в той или иной мере атлеты. Лишь Гефест, по понятным причинам, не принимает участия в благородных упражнениях небожителей.

Тем не менее плебейский бог-кузнец побеждает олимпийского аристократа Арея. Побеждает, ибо взгляды общества меняются. И это многократно показал Гомер. Итак, от мифологического образа бога-кузнеца связующая нить может быть протянута к темам народной критики аристократической агонистики, а затем – и к иронии киников.

Но если мы с полным правом говорим о классовом характере физического воспитания в Древней Элладе, то правомерно ли видеть отражение классовых отношений в мифологии греков? Думается, что да. В частности, в мифах и эпосе мы постоянно встречаем упоминания о рабстве и рабах. Равно как и о их социальных антиподах. Конечно, классовая градация в античную эпоху значительно отличалась от современной не только номинально, но и по сути. В упомянутой ранее работе К. Зельина автор пишет: «В докапиталистических обществах существовали не только классы, как в бессословном буржуазном обществе, но и сословия, причем и те и другие обычно в очень значительной мере не совпадали друг с другом».[240] И естественно, что все эти явления находили отражение в народных сказаниях.

Факты частого упоминания в мифах различных игр и состязаний – доказательства глубокой древности последних. А то, что среди древнегреческих богов были покровители всех видов спортивной агонистики, – свидетельство проникновения спорта в самые разнообразные сферы эллинского сознания.

Наконец, отражение в мифологии вполне реальных особенностей древних состязаний делает ее благодарной почвой для изучения истории и нравов античной агонистики.

Ближе всего к мифологии стоит эпос. Он вырос на ее почве и просто немыслим вне народных сказаний. «Мифы давали поэзии художественные образы и сюжеты. Художественная форма вырабатывалась в виде песни».[241]

Известное утверждение К. Маркса о том, что «греческая мифология составляет не только арсенал греческого искусства, но и его почву»,[242] в полной мере относится и к эпосу, который также возник и развился на мифологической основе. Но произведения эпического жанра (в данном случае гомеровские поэмы) существенно отличаются от мифов тем, что в них уже отражено рождение человеческой личности, вышедшей из недр разложившегося общинно-родового строя.

Герои Гомера все чаще действуют не по божественным указаниям, а по велению сердца, из чувства осознанного долга перед отчизной, перед соратниками и друзьями. И если Геракл совершает свои подвиги, выполняя (хотя бы формально) повеления царя Эврисфея, то мотивы, по которым действует Ахилл, – значительно возвышеннее и во многом более понятны и приемлемы для нас. Справедливо утверждение С. П. Маркиша, что «…не по сходству слов, а по самой сути вещей близок Гомер нашему веку».[243]

По вполне понятным причинам ученые чаще всего затрудняются точно определить время рождения того или иного мифа и тем более даты описанных в легенде событий, даже если достоверность их не вызывает особых сомнений.

Что же касается деяний и фактов, о которых повествует в своих поэмах Гомер, то их временные рамки уже определены: почти все события гомеровского эпоса группируются вокруг Троянской войны. Эту историческую веху исследователи сегодня относят к 1260–1230 годам до н. э.

В глубоком исследовании, касающемся, в частности, и датировки Троянской войны, – в монографии «Проблемы гомеровского эпоса» грузинский ученый Р. В. Гордезиани рассмотрел и проанализировал обширный историко-литературный и литературоведческий материал. Ученый пишет: «…Гомеровский эпос при изображении событий Троянской эпохи опирается на вполне реальную историческую основу и довольно точно передает главные исторические моменты второй половины II тысячелетия до н. э. Однако это вовсе не означает, что мир Гомера полностью микенский; напротив, в его поэмах, в первую очередь, царит дух эпохи самого поэта, выраженный в языке, мировоззрении, реалиях и, наконец, в самой структуре поэм».[244]

Одной из причин сильнейшего художественно-эмоционального воздействия гомеровских поэм на современного читателя является, на наш взгляд, их последовательный реализм и та почти осязаемая детализация, к которой прибегает Гомер при описании любой из сторон ахейского или троянского быта.

Гомер «доподлинно рисует, он лепит словом, так что созданное им зримо и осязаемо… он словно ребенок, пристально разглядывающий попавший в его руки предмет: ребенок исследует и ощущает каждую впадинку, каждый выступ, а потом подробно, ничего не пропуская (ибо все одинаково любопытно и важно!), расскажет».[245]