– Да, я тоже спрашивал об этом и что-то не помню ответа, – оживляется Молинари.

– Это потому, что я тогда не ответила, – спокойно произносит Софья. – Нет, мы не знаем, где остальные предметы. Мы только посредники.

Молинари порывается что-то возразить, но решает промолчать. Он не мог не заметить, что Софья нервничает из-за появления все новых и новых действующих лиц, думает Иван. Наверняка он понимает, что при Винсе она точно не станет отвечать честно, да и вообще развернуто.

Все важное вроде бы сказано, но они медлят расходиться. Молинари не хочется выпускать картины из поля зрения; тот факт, что Иван и Софья теперь снова пара, не внушает ему доверия к обоим. Ди Стефано наверняка тоже опасается, что видит их в последний раз, – все-таки столько лет безуспешно пытались водворить их на место, вдруг и в этот раз ничего не выйдет? Все сомнения разрешает Софья.

– Мальчики, вам надо идти. Всем. Я останусь, надо будет перевезти картины. Им нельзя сейчас долго быть в одном месте; надеюсь, вы поймете.

Логично. Только где здесь у Софьи машина, чтобы что-то перевозить? Иван выглядывает в окно – на заднем дворе нет, и гараж здесь вроде тоже не предусмотрен.

– Лучше бы вам их не трогать больше, – с болью в голосе произносит Ди Стефано. – Удивительно, что они хотя бы в таком состоянии сохранились. Будет обидно, если полотна окончательно погибнут перед самым, так сказать, возвращением домой.

– Я сама занималась живописью, – отвечает Софья. – Я с ними очень бережна. Неужели вы думаете, что это я сворачивала их в трубку?

– Нет, мэм, я так не думаю, – с сомнением произносит реставратор. – Но вы должны понимать, что еще один переезд этим картинам категорически противопоказан.

– Винсент, у меня, к сожалению, нет выбора. Я совсем не знаю ни вас, ни Тома. Не обижайтесь, но если кто-то теперь явится сюда и просто заберет картины, получится, что я и еще один человек зря провели последние двадцать лет в страхе.

Качая головой, Ди Стефано направляется к вешалке. Молинари еще мешкает, но Иван подталкивает его к выходу.

– Том, вечером увидимся все втроем. Никуда не денутся от нас ни картины, ни Софья.

– Ты ужасно наивный парень для пессимиста, – ворчит Молинари.

– Поедем, посидим где-нибудь, – предлагает Иван. – Иначе ты опять увяжешься за ней. А теперь она точно будет смотреть по сторонам. Заметит – все насмарку.

Молинари пару секунд выглядит смущенным, но угрызения совести – это явно не для него.

– Зря я не запер вас в сортире, – говорит он, наклоняясь, чтобы завязать шнурки.

Погруженные каждый в свои мысли, трое мужчин бредут в сторону Бруклайн-авеню. Ди Стефано надо в музей, и он предлагает пойти пешком: тут всего мили полторы. На небе ни облачка, здесь уже совсем весна, Ивану жарко даже в расстегнутом пальто. Надо куртку купить, думает он. А может, и в свитере ходить уже можно.

– Вам ведь тоже бесполезно задавать вопросы про картины? – без особой надежды интересуется Ди Стефано.

– Да, я в этой истории вообще посторонний, – отвечает Иван. – Я понимаю, что для вас много непонятного. Для меня тоже. Но я так рассуждаю: если картины вернутся, ответы станут не важны, верно?

– Ответы всегда важны, – встревает Молинари. – Всегда кто-то герой, а кто-то злодей, кто-то получает награду, а кто-то несет ответственность. Даже если сейчас мы не задаем вопросов, потом все равно кому-то придется отвечать. Вот что я думаю.

– А я согласен с Иваном, – неожиданно отвечает Ди Стефано. – Двадцать два года люди приходили в музей смотреть на пустые рамы. Представляешь, какие будут очереди, когда картины вернутся? Мне, конечно, придется поработать. Но такая работа бывает раз в жизни.

Почти до самого музея они молчат, только Молинари с Ди Стефано обмениваются парой реплик про общих знакомых. Распрощавшись с реставратором, Том и Иван продолжают путь.

– Мы куда? – спрашивает Штарк. Эти места ему плохо знакомы, да и в Музее Гарднер он никогда не был.

– Тут недалеко один бар, «Каск-н-Флэгон». Рядом со стадионом, я там выпиваю, когда на бейсбол хожу. Можем там посидеть. А можем все-таки выяснить, куда Софья повезет картины. И главное как: я не заметил машины возле дома. Еще не поздно вернуться.

Как ни противно ему шпионить за женщиной, которую, как теперь ему ясно, он любит всю сознательную жизнь, – Иван понимает, что Молинари прав. Отсутствие машины занимает и его: значит, Софье в этой истории кто-то помогает, и не обязательно девушка Лори. Кажется, я просто ревную, говорит себе Штарк.

Сыщику достаточно его кивка: через секунду он энергично машет рукой проезжающему таксисту.

Москва, 1995–2005

Когда ему неожиданно пришлось завершить дела в Соединенных Штатах, мистер Андерсон намеревался уйти на покой. Месяц попутешествовал по Ривьере, поискал там неброскую виллу – жена запросилась домой, поближе к детям. Планов возвращаться в Америку у мистера Андерсона не было; подумав, он отпустил Терезу. Шестьдесят пять – самое время полностью изменить жизнь. Для своего возраста он был в отличной форме и вполне еще мог не только обзавестись спутницей помоложе – для этого хватило бы и его банковских счетов в десятке стран, – но и вести себя с ней как мужчина, а не как папочка. Специально, впрочем, он никого не искал. Отъезд Терезы заставил его снова обдумывать следующие двадцать лет: он рассчитывал прожить никак не меньше.

Жизнь пенсионера на Ривьере в одиночестве или с гипотетической новой подругой не прельщала мистера Андерсона: не будет настоящего домашнего уюта, останется только скука. Значит, надо найти себе дело. Какое – более или менее понятно: за свою долгую карьеру мистер Андерсон узнал об игорном и букмекерском бизнесе достаточно, чтобы считать себя одним из лучших специалистов в мире. Сложнее решить – где.

Может быть, сильнее всего на него повлияло то, что он слышал о нынешних русских женщинах – они красивые, опасные, за деньги готовые на все; если уж семьи у него больше нет, неплохо почувствовать себя молодым. А может, дело в накатившей тоске по тем временам, когда он был королем беззаконных улиц, где смелость – а скорее, способность расчетливо рисковать – решала все. Где и стреляли, и воровали, и дружили не понарошку. Теперь войну и то специально разыгрывают для телекамер. Слишком мало осталось вокруг настоящего – крови, пота, мускулов; даже мозги скоро заменят компьютером. Его мир уходит, казалось мистеру Андерсону.

То, что он видел по телевизору и читал в последнее время про Россию, внушало ему надежду. С одной стороны, серая унылая Москва превращается в город неоновых огней (и да, там живут эти красивые, опасные, меркантильные женщины); огромные состояния сколачиваются за год-два. С другой – царит анархия, полиция заодно с бандитами, правительство погрязло в гражданской войне где-то на юге, на улицах постреливают. Это же гигантская песочница для настоящих мальчишек, думал мистер Андерсон. Здесь я мог бы напоследок проявить себя.