Когда я училась в начальной школе, со мной случалось множество маленьких чудес, которые меня смущали, запутывали или заставляли грустить. Мне приходилось стоять у стены огромной столовой, прижавшись носом к огромным нарисованным виноградинам. Девчонки дразнили меня во время обеда, потому что у меня были грязные волосы. «У тебя такие жирные волосы, что ты могла бы завести машину», – хохотали они. Мальчики никогда не ухаживали за мной на переменах. Кто-то из одноклассников принес в школу Playboy. А моя подруга Дженнифер назвала меня противной толстухой. За что она так со мной? Но все это не казалось мне достаточно серьезным, чтобы говорить об этом. Не хотела, чтобы родители знали, что со мной не все в порядке – я грустила и огорчалась в тайне. И эти тайны стали для меня второй натурой, что никак не способствовало моему счастью на протяжении следующих двадцати лет.

Когда мои дети пошли в школу, меня больше волновали не их академические успехи, а социальные навыки. Я волновалась, что с ними происходит за обедом, на переменах и в школьном автобусе. Большинство детей со временем научатся хорошо читать, считать и вести себя спокойно. Но не все поймут, что к ним самим и к окружающим следует относиться с уважением. Не все поймут: они хорошие, любимые и драгоценные, а чувство боли – это нормально. Можно даже подраться с другими детьми, если потом извиниться и попытаться починить сломанное. Не все поймут, что инаковость – это прекрасно. И не все поймут, как постоять за себя и других, даже если вам страшно. В восемь лет дети ныряют в огромный социальный океан и должны выплывать сами. А ведь это кажется страшным даже в тридцать шесть!

На прошлой неделе я улеглась в постель с Чейзом и рассказала ему обо всем том неприятном, страшном и печальном, что происходило со мной в начальной школе. Сказала, как ни разу не дала родителям возможности помочь мне, потому что хранила все это в тайне. А из-за того, что все это осталось в тайне, неприятные мелочи превратились в проблемы. Я рассказала Чейзу, что сожалею об этом, потому что самое замечательное в детстве – отсутствие каких-либо проблем. У детей бывают трудности, но если ими поделиться с родителями, эти трудности никогда не станут проблемами. Сказала ему, что мы с папой – его команда; его трудности – это наши трудности. А самое главное для нас – это он и его душа. Я объяснила Чейзу, что каждый вечер мы с ним будем вместе устраиваться на кровати и вспоминать все его печали и беспокойства за прошедший день. Сказала, что будем обсуждать все это, а потом просить помощи у Бога. И тогда он сможет успокоиться и спать спокойно, зная, что с ним Бог, мамочка и папа.

Я многое узнала о своем мальчике, когда по вечерам, в обнимку, мы обсуждали с ним, как прошел день.

Например, Чейз считал первые несколько недель учебы «испытательным сроком». Ему казалось, что если он не будет идеальным, его выгонят. Признаюсь: мне очень хотелось, чтобы он и дальше в это верил!

Ему всегда хотелось, чтобы на бейсбольные тренировки с ним ходил отец, поскольку боялся, что я буду слишком энергично подбадривать его вне зависимости от его успехов. «Не нужно кричать и радоваться, если я уроню мяч, мама. Ронять мяч НЕПРАВИЛЬНО. Не уверен, что ты вообще понимаешь правила бейсбола!»

А еще в школьном автобусе была старшая девочка, которая вела себя довольно грубо, и Чейз ее побаивался. Я сказала ему, чтобы в понедельник он рассмотрел, какого цвета у нее глаза. И все. «Просто разгляди, какого цвета у нее глаза, Чейз». Вчера Чейз пришел домой и сказал: «Мама! У нее ГОЛУБЫЕ глаза! Но, когда я смотрел ей в глаза, чтобы разглядеть их цвет, она смутилась и отвернулась! И она больше не ругалась на меня! А когда мы ехали домой, она вообще на меня не смотрела! Она просто прошла мимо!».

Готово! Всегда смотри им в глаза, приятель. Злоба не выстоит против истины.

Мне кажется, что такое вечернее обсуждение – отличный ритуал, который стоит сохранить. Если каждый вечер мы будем облегчать свою душу, груз не будет невыносимым. Наша душа станет легкой и открытой – для всего нового и замечательного, что нас ожидает.

Как и любой нормальный родитель, я пристально наблюдаю за реакцией Америки на эпидемию самоубийств среди детей, связанных с травлей. Жестокость американских школ всегда шокирует людей. Их реакция мне неприятна. Меня беспокоит то, о чем не говорится в предлагаемых ими решениям.

Мне кажется, нам следует лучше объяснять ученикам и учителям, что такое травля и как нужно реагировать на нее должным образом. Такой план однозначно позитивен. Тем не менее по сути он означает судорожное вычерпывание воды из тонущего судна вместо поиска пробоины.

Каждый раз, когда подобные истории предаются огласке, мы слышим: «Дети бывают такими жестокими». Мы пытаемся сказать: современные дети стали слишком жестокими. Но, думаю, это всего лишь попытка отделаться общими словами, чтобы не смотреть в лицо истине. Вряд ли дети более жестоки, чем взрослые. Скорее, дети просто не умеют отвергать собственную жестокость.

По радио я слышала, что чаще всего преследуют детей с нетрадиционной сексуальной ориентацией, лишним весом и мусульман. Надо же…

Голову даю на отсечение, что в любой момент американской истории взрослых людей нетрадиционной сексуальной ориентации, слишком полных и мусульман травили больше всего.

Дети не жестоки. Они – зеркала. Они хотят быть «взрослыми» и пытаются вести себя по-взрослому. А ведь нам кажется, что они ничего не замечают. Дети ведут себя совсем не так, как мы им говорим. Они ведут себя так, как ведем себя мы. Они верят в то, во что верим мы сами. И повторяют наши собственные слова. Это мы научили их тому, что иная сексуальная ориентация – это неправильно. А лишний вес – это плохо. И мусульмане плохие. Такие люди не ровня нам. Их нужно опасаться. Люди всегда ополчаются против того, чего боятся. Это хорошо известно. В школах дети проделывают то, что взрослые делают в средствах массовой информации – один к одному. Единственная разница: дети делают это в школьных коридорах и столовых, а взрослые – с кафедр, скамей законодательных собраний и экранов телевизоров. Люди очень чувствительны. Невероятно чувствительны. Если им постоянно твердить, что с ними что-то не так, они начинают в это верить. И умирают от этого.

Неужели эта мысль кого-то удивляет? Это же так предсказуемо. Это перераспределение жестокости.

Я многого не знаю. Но одну вещь знаю точно: каждый раз, когда я вижу в новостях нечто ужасное или сталкиваюсь с внешней проблемой, ответ нужно искать внутри. Проблема всегда во мне. Если я хочу, чтобы мой мир был не таким жестоким, то сама должна стать более мягкой. Если хочу, чтобы мои дети принимали других детей такими, какие они есть, относились ко всем с достоинством и уважением, которого заслуживает всякое чадо Божие, то сама должна лучше относиться к другим взрослым. И чем тверже моя уверенность, что мои дети ни на минуту не усомнятся в позиции Бога, меня самой и их отца, тем лучше. Они знают, что мы любим их без всяких прикрас. Без тени сомнения. Те дети, которые травят других, в глубине души сомневаются в себе. Они боятся, что сами несовершенны и плохи. Поэтому я написала сыну такое письмо: