— Что ты сделал с Менахемом? — пробормотала она и отступила подальше в темноту.

Фалконер тем временем обдумывал следующий ход. Если один из мальчиков мертв, где его тело? По словам настоятеля, после пропажи монахов они обыскали весь монастырь. И ничего не нашли. Но, если Питер не лжет, один из них умер, и его тело лежит где-то, а второй, стало быть, жив и, возможно, виновен в убийстве. Все произошло совсем недавно, и, по мнению магистра, оставшийся в живых — Мартин или Эйдо — не мог далеко уйти. Скорее всего, он затаился где-то, пережидая непогоду. Выглянув в окно, он увидел все те же струи дождя, а стигийская тьма, оставленная исчезнувшей с неба луной, озарялась лишь вспышками молний. Гром, словно голос рока, раздавался сразу вслед за вспышкой, показывая, что гроза прямо у них над головами. Страшный удар заставил брата Питера встрепенуться. Он забился в угол кровати, подтянув к себе цепи, и заговорил, произнося странные слова:

— Он на свободе — серафим тьмы, Самуил и все его келифоты…

Настоятель и брат-травник отшатнулись и испуганно перекрестились. Фалконер тоже привстал, потирая лоб в том месте, где просыпалась боль. Он незаметно вытянул из кошеля лист и разжевал его. Потом опустил взгляд на распростертого монаха и увидел страх в его глазах. Больше при настоятеле и его подручном он ничего не скажет.

— Настоятель Джон, если в монастыре действительно находится мертвец, его нужно как можно быстрее отыскать. Пока не встала к приме вся братия. Если вы вдвоем займетесь тщательными поисками, я могу побыть с Питером.

Томас сначала воспротивился его предложению, однако настоятель счел его разумным.

— Да, брат Томас, мастер Фалконер верно говорит. Надо найти тело, пока кто-нибудь не наткнулся на него случайно. К тому же цепи не позволят брату Питеру сбежать, если бы он и захотел.

Травник захватил одну из свечей, горевших у постели Питера, и первым отправился на поиски. Фалконер проводил их взглядом, с тревогой вглядываясь в темноту. Он не сомневался, что таинственная незнакомка подслушивала разговор с монахом, но теперь ее нигде не было видно. Он хотел бы знать, куда она подевалась и что делает.

На самом деле Сафира не делала ничего. Убедившись, что сына нет в больнице, она теперь представления не имела, откуда начать поиски. Проходя к отделению, где стояла постель брата Питера, она потихоньку заглядывала во все кельи. За перегородками лежали старики и больные, уже готовые отправиться в царствие небесное, о котором молились всю свою монашескую жизнь. Ни одно из тел на кроватях не могло быть телом молодого человека. Она вздохнула с облегчением. Но чуть позже, когда Питер объявил, что один из его товарищей мертв, ее сердце пронзил ужас. Оставалось только надеяться, что речь шла о втором молодом монахе, Эйдо. Она никому не желала зла, но лучше его смерть, чем кончина ее единственного сына. Однако больше всего ее беспокоили слова, сказанные перед тем Питером. Для настоятеля и приезжего — которого, кажется, звали Уильям Фалконер — они представлялись бессмыслицей, бредом безумца, а вот Сафира точно знала, что они означают. И у нее было очень тревожно на душе. Она опустилась на тощий матрац в келье, которую выбрала своим укрытием, выжидая, пока настоятель и его спутник пройдут мимо. Ее вдруг настигли холод и усталость, мокрая одежда липла к телу, и ее била неудержимая дрожь.

— Питер, Питер, они ушли. Теперь ты можешь поговорить со мной одним.

Фалконер мягко встряхнул молодого монаха, уговаривая того открыть глаза и оглядеться. Спустя минуту, когда он уже думал, что все уговоры впустую, левый глаз юноши вдруг открылся, словно он испытывал правдивость магистра-регента.

— Посмотри, Питер, настоятель ушел, и брат Томас тоже. Скажи мне, кто умер? Что сталось с твоими друзьями, с Мартином и Эйдо? Чем вы занимались, чего ты так испугался?

Питер приоткрыл другой глаз и искоса заглянул в лицо Фалконеру.

— Кто сказал, будто мы чем-то занимались?

Он отпирался, как пойманный на шалости мальчуган, и Фалконеру пришло в голову, не сводилась ли все дело к тому, что троица молодых людей ублажала друг друга. Видит бог, он привык к такому в университете. Хотя там это редко кончалось смертью, но молодой монах в приступе раскаяния мог покончить с собой. Только страх в глазах Питера показывал, что тайна троих юношей была серьезнее и касалась более опасных вещей. Питер тем временем снова завел свое:

— Ищи геометрического совершенства: где вход — число шесть, а между восемью и девятью зазор. Там три, а имя Божье — создание. — Он ухватил Фалконера за руку и подтянулся к нему, насколько позволяла цепь. — Повтори мне!

Фалконер опешил, но парень настаивал, и магистр послушно повторил эту абракадабру дважды, из опасения, что ослабевшая память подведет его. Питер, убедившись, что его загадку заучили наизусть, успокоился и откинулся на постели, снова закрыв глаза. Фалконер дождался, пока больной задышал глубоко и ровно, а потом поднялся и вышел в полутемный проход, ведущий к выходу из госпиталя. Что-то — он сам не знал, что — заставило его остановиться. Он потянул воздух ноздрями и отступил на несколько шагов назад. Заглянув в одну из келий, он различил человека, сидящего на тощем тюфяке, подтянув колени к груди и склонив голову. Длинные каштановые волосы рассыпались по коленям. Именно запах мокрых волос, смешанный с тонким ароматом, подсказал ему, что рядом не монах с выбритой тонзурой. Он тихо вошел в келью и остановился перед кроватью, тихонько окликнув:

— Мадам?

Женщина вздрогнула и уставилась на Фалконера. Лицо ее было бледным, осунувшимся, но все равно прекрасным. Тонко вырезанный нос, высокие скулы, зеленые миндалевидные глаза говорили о восточном происхождении. Фалконер сразу узнал в ней бледную фигуру, мелькнувшую в окне, — привидение, обитавшее в соседней комнате. Он снова заговорил, спокойно и утешительно:

— Моя госпожа, меня зовут Уильям Фалконер. Думаю, у нас общая цель. Ты ищешь сына. Я тоже хотел бы найти Мартина и его друга Эйдо.

— Менахема. Его зовут Менахем, а не Мартин. Менахем Ле Веске.

Это было сказано с твердостью, граничившей с упрямством, и Уильям решил, что лучше не противоречить этой решительной женщине, проделавшей такой дальний путь, чтобы разыскать сына. К тому же он более, чем прежде, уверился, что лучшего союзника ему не сыскать. Сафира тоже поняла, что этот Уильям Фалконер поможет ей напасть на след Менахема. Если только они поделятся тем, что известно каждому.

— Меня зовут Сафира Ле Веске, и, думаю, я могу объяснить кое-что из сказанного несчастным мальчиком.

Заинтригованный Фалконер присел рядом с ней, и в сгущающейся тьме Сафира принялась просвещать его.

Брату Томасу между тем поручено было обыскать внешний двор монастыря. Это означало, что настоятель остался в тепле и сухости под навесом у входа, а травник поплелся по открытой топкой площадке к зданиям мастерских на дальней стороне. Он промок насквозь еще раньше, чем добрел до двора, огороженного с двух сторон амбаром и пивоварней. Ноги совсем застыли и почернели от грязи, и на полу пивоварни и соседней с ней пекарни оставались за ним грязные следы. Он знал, что поиски здесь безнадежны. Сюда заглядывали все и каждый, и никто не нашел пропавших братьев. Лекарь полагал, что те сбежали, устав от строгостей, введенных настоятелем Джоном. Собственно говоря, если предания не лгут, то не первый раз монахи бегут отсюда вместе с теми, кто вверен их попечению. Поиски ни здесь, ни в пекарне и у печей для обжига ничего не дали. Но в амбаре было тепло и сухо, поэтому Томас искал там особенно усердно, пока не решил, что настоятель, пожалуй, ломает голову, куда запропастился посланный. Тогда он неохотно заставил себя выйти под проливной дождь и сразу же опять промок до нитки. Это было тем досаднее, что Джон де Шартре и не думал дожидаться его доклада. Настоятеля нигде не было видно.