– Моя милая Элла, “несколько лет” без приставки “сотен” для дивного народа – это не бессменность, это, так сказать, начало карьеры.

Очень хотелось поинтересоваться, чем же занимался Филидэль до своего славного назначения и как с этим соотносятся его попытки максимально экзотично сдохнуть в северных горах.

Но я не стала. Я ж корректная!

Вдобавок отвлекла Лула: описала вокруг меня круг почета, а после с радостным тявканьем рухнула в ручей. Мой личный монстр все же был еще ребенком: с воодушевлением возился в воде, играя с набрякшим снегом, что растворялся в ней. Вылезла собака оттуда возмутительно довольная и малость грязная. К ней подбежали две другие страхолюдные гончие, и, судя по тому, с каким неодобрительным видом приземлили свои призрачные хвосто-задницы на ближайшем сугробе – они осуждали мелкую!

Но моя девочка чихать хотела на мнение старших! Независимо отряхнулась (так, что на длинной красноухой морде одной из “кумушек” повисла случайная полуразмороженная водоросль) и полетела ко мне. Я, впрочем, тоже не обрадовалась попытке своей животины забраться на ручки.

Лула, поганка такая… вода, грязь? Грязь! Ура, грязь и вода!

Водяная свинья, а не собака-монстр!

Я послала коня вперед, тем более что большая часть свиты уже давно ускакала вперед, догоняя короля.

Чем дальше мы ехали, тем меньше снега становилось вокруг. То тут, то там проглядывали островки зеленой травы и стремительно, прямо на глазах распускались белые и синие бутоны подснежников.

Филидэль внезапно спешился. Скинув длинный плащ, подмигнул мне и, попросив подождать, ушел за ближайшее дерево и там пропал.

Мы с конем и Лулой неуверенно переглянулись. Если честно, то первой мыслью, что посетила мой человеческий мозг, была самая низменная: наверное, дивный и прекрасный Благой просто пошел до ветру… И у меня случился когнитивный диссонанс, как у мужчины, который впервые узнал, что девочки тоже посещают уборную.

Волшебные фейри и прозаические туалеты в моей голове никак не совмещались!

Ну и, видимо, не зря! Так как спустя пару минут Филидэль вышел с небольшим, но милым букетиком.

– Прошу прощения за небольшую задержку, но учуял фиолскую траву на соседней тропе – и решил отлучиться. Она прекрасно дополнила композицию.

Сверкнув обаятельной улыбкой, дивный неглубоко, но элегантно поклонился и протянул мне цветы.

– Сей скромный дар – для одной из самых чудесных смертных дев, что мне встречались.

– О… – Я ощутила, что розовею от смущения, приняла букетик и, поправив выбившийся из прически локон, кокетливо спросила: – А кто же была самая чудесная?

То, что и с кокетством, и с вопросом я промахнулась, осознала практически сразу. Серые глаза Благого словно изморозью покрылись. Улыбка с идеального лица никуда не делась, но стала напоминать приклеенную маску.

И от этого было жутко. Потому что Филидэль очень хорошо умел владеть собой, и что же должно сейчас твориться у него на душе, чтобы это было видно снаружи?..

Фейри улыбнулся мне еще лучезарнее, накинул плащ и, одним движением взлетев в седло, все же ответил:

– Моя жена. Самой чудесной была моя жена.

Вообще-то после такой фразы, я была бы рада, если бы посол уехал чуть вперед: переваривать воспоминания, которые я, очевидно, всколыхнула. Но Филидэль не был бы Филидэлем, если бы не смог взять себя в руки.

Потому следующие минут десять я кивала в нужных местах, слушая восхваления природы, погоды, обоих королей и, конечно же, заковыристые комплименты мне замечательной. И не стоило труда вывести некоторую закономерность: чем больше напряжен волшебный дипломат – тем больше он болтает.

Наконец, к великому моему счастью, мы доехали – правда, сначала пришлось подняться на холм. Очень высокий холм, но я практически не ощутила подъема. Хотя ничего удивительного – ведь какой-то час назад мой конь мчался по небу…

Сначала послышались веселые звуки волынки, смех и песни, а потом мой жеребец плавно вышел на вершину холма. Точнее – на огромную поляну, где стоял богато накрытый трапезный стол в окружении таких же, но поменьше. А в центре поляны возвышалось богато украшенное разноцветными лентами дерево.

Майское дерево!

– Филидэль? – окликнула я.

– Да?

– А что это за дерево? Нет, я знаю, что Майское, но…

– Но у людей оно просто символ, часто – украшенный столб, верно? – охотно ответил Филидэль. – А настоящее – вот оно. Яблоня. Проснувшись весной, она принимает жертву на Бельтайн. Цветет, плодоносит, а отдав плоды осенью – засыпает вновь после жертвы Самайна…

– Подожди… Значит, есть и Ноябрьское дерево? – удивилась я.

– Конечно, – рассмеялся посол. – Вот же оно! Великая Яблоня. В ней заключена сама суть Колеса Года – смена жизни и смерти, умирания и возрождения, дня и ночи, зимы и лета… Словом, весь смысл бытия!

Я посмотрела на вечное дерево с гораздо большим уважением. Любопытно, а что делают с его яблоками?..

Но Филидэль отвлек меня от этого интересного вопроса, спешившись со своей белой кобылы и протянув руки, чтобы помочь мне.

Тай, избавившись от груза в лице меня, мгновенно принялся заигрывать с кобылкой дивного, но мне было не до лошадиных радостей.

Подошли мы совсем не к столу – а к большой пологой яме в противоположной стороне, которую уже окружили обе свиты. Внутри ямы мерцали кристаллы, больше всего напоминавшие угли, только зеленые.

– Угли Сезонного Огня, – шепнул мне Филидэль. – Иди же, твое место около Неблагого короля…

Слова благого больно царапнули меня изнутри своим несоответствием. Если я что-то и поняла этой ночью – волшебный мир фейри мне по прежнему чужд.

Чем дальше, тем больше я хотела назад, к обычным и понятным людям. Но чувства к Кэйрворрейну стальными нитями привязывали меня к Неблагому Двору. Чем дальше, тем становилось больнее от мысли, что мне необходимо уйти, если я желаю сохранить себя.

«Мне не место рядом с королем” – эхом откликнулся мой внутренний голос. На сей раз именно мой, и очень печальный. Но вот для всяких женских мыслей сейчас точно не место и не время!

Неблагие расступились, увидев меня, словно указывая, где я должна встать. За спиной Кэйра, который даже не обернулся. Мельком я увидела справа от себя Тионга, а влево и смотреть не стала – потому что угли в яме вдруг вспыхнули, занялись изумрудным, как глаза Оберона, пламенем.

Костер разгорелся мгновенно и высоко, так, что его языки едва ли не лизали стоящих у самого края королей. Стоящих друг против друга и одновременно вскинувших руки. И, словно с неба, в костер упала туша того самого оленя, а фейри хором принялись скандировать незнакомые мне слова.

Огонь Бельтайна пожрал жертву почти мгновенно – только корона, сплетенная из рогов, некоторое время висела посередине. Но наконец и она рассыпалась на множество белых и черных искр, вьющихся в воздухе, соединяющихся в руны и распадающихся вновь. Фейерверк, прекрасней которого мне видеть еще не доводилось…