что прямолинейный и самовлюбленный полковник поверит в эту игру — и полковник, похоже, поверил. А коль так, то очень скоро Стариков получит от полковника или какого-нибудь другого немецкого чина конкретное предложение. В чем оно будет заключаться, того Стариков, конечно, не знал, но выбор здесь был небольшой: либо — школа диверсантов, либо — подготовка карателей для борьбы с партизанами.

Конечно, могло быть и такое, что Стариков ошибся в своих расчетах и этот полковник гораздо умнее и изворотливее, чем Старикову показалось. Вполне могло статься, что полковник лишь изображал из себя этакого прямолинейного и самовлюбленного типа, а на самом деле — он куда как тоньше и коварнее и потому прекрасно видит, что Стариков играет, но не подает виду, потому что выжидает. Выбирает момент, чтобы нанести удар — решающий и погибельный для Старикова. Все могло быть. В конце концов, Стариков и общался-то с полковником всего каких-то два часа, а разве за такое время можно составить точное представление о человеке? Для этого порой не хватает целой жизни.

Да-да, могло быть и так, но выбирать Старикову не приходилось. Нужно действовать, нужно приступать к основному этапу операции, а для этого прежде всего необходимо втереться в доверие к немцам. В частности — к полковнику Вайскопфу.

Стариков чувствовал, что он устал от таких размышлений. А потому он прислонился к стене тесного полутемного подвала, куда его поместили, и закрыл глаза. Нужно перевести дух и постараться ни о чем не думать хотя бы какое-то короткое время. Однако легко сказать! «Как там дела у Евдокима? — подумалось Старикову. — Жив ли он? Удалось ли ему перехитрить этого полковника? Или кого-то другого? Евдоким… Если разобраться, то ведь и он довольно-таки прямолинейный… И горячий. А потому мог в чем-то и ошибиться, чего-то мог не учесть… Хотя… Вот ведь как ловко он добился признания у фашистского агента Воробья! Или как там его, Кладовщика, что ли?.. Значит, Евдоким не только горяч и прямолинеен, но может быть и расчетливым. Что ж, и хорошо, коль так…»

Глава 15

Следующий разговор с полковником Вайскопфом и у Лысухина, и у Старикова состоялся на следующий день. Вначале полковник велел привести к себе Лысухина.

— Доброе вам утречко! — с некоторой дурашливостью произнес Лысухин, увидев полковника. — И вам отдельно здравствовать тоже! — поклонился он в сторону переводчика.

— Я вижу, у тебя хорошее настроение? — заметил полковник.

— Ага! — согласился Лысухин. — Прямо как у висельника на эшафоте! Скучно сидеть в ваших застенках. Охота, знаете ли, что-нибудь сделать. Не люблю сидеть без дела.

— Значит, хочешь сделать что-нибудь для Германии? — спросил полковник.

— Ну, не на пряники же я к вам перебрался! — ухмыльнулся Лысухин. — Хотя, конечно, и пряники не помешали бы.

— Будет честная работа на благо победы германского оружия, будет и награда, — сказал полковник. — Мы ценим тех, кто нам помогает. И беспощадны к тем, кто пытается нас обмануть, — добавил он.

— Это мы понимаем, — на этот раз исключительно серьезно произнес Лысухин.

— Значит, так! — приказным тоном произнес полковник. — Ты говорил, что в числе прочего умеешь минировать и взрывать…

— Так точно, — прежним серьезным голосом подтвердил Лысухин.

— Что ж… — Полковник посмотрел на Лысухина проницательным взором. — Здесь, в лагере, имеется школа по подготовке диверсантов, которых, как ты понимаешь, нужно учить взрывному делу.

— Понимаю! — с готовностью согласился Лысухин.

— Вот ты и будешь их учить. — В голосе полковника обозначились приказные нотки.

— Слушаюсь, — сказал Лысухин и встал с табурета. — Научу, можете не беспокоиться. Это мы умеем…

— Хорошо, — сухо произнес полковник.

Было заметно, что он почти утратил интерес к Лысухину. Капитан казался ему понятным, никакой загадки для полковника он не представлял, а следовательно, никаких сомнений относительно его личности у полковника не было. Он сказал несколько слов по-немецки, обращаясь к переводчику. Тот вышел из помещения и вскоре вернулся не один, а с двумя вооруженными солдатами и офицером.

— Пойдешь с ними, — произнес полковник, обращаясь к Лысухину, но не глядя на него. — Там тебе все объяснят.

— Благодарствуем за доверие! — сказал Лысухин. — Оправдаю непременно!

Но полковник лишь раздраженно махнул рукой.

Лысухина вывели из помещения и куда-то повели. Впереди него шел офицер, сзади — два солдата. «Ну вот, — думал Лысухин, шагая вслед за офицером. — Отыграна еще одна сцена представления… И, сдается, отыграна неплохо. Похоже, этот полковник поверил, что я готовый на все дурак и подлец. Что ж, и замечательно, коль так. Пускай верует… А мы будем играть следующую сцену».

Конечно же, Лысухин понимал, что не все так просто. Полковник полковником, но ведь есть еще и другие. Наверняка его будут проверять дополнительно. И насчет знания им взрывного дела и, так сказать, по всем другим параметрам. Не может такого быть, чтобы все закончилось лишь двумя разговорами с этим полковником. Наверняка к Лысухину приставят специального человека вроде того же Кладовщика, наверняка с ним будут заводить хитрые разговоры, да мало ли что? Все может быть, а потому ко всему надо быть готовым. И все же, все же… Пока все шло неплохо. Образно выражаясь, пока что спектакль не слишком отклонялся от заранее прописанного сценария.

«Как там Петро? — невольно подумал Лысухин. — Наверняка получает от полковника задание, как и получил его я. Оно и хорошо, если так…»

* * *

Лысухин угадал — в это самое время к полковнику Вайскопфу привели для беседы Старикова. Майор по-прежнему выглядел угнетенным и подавленным, а еще — невыспавшимся. Он и в самом деле не спал почти всю ночь и поступил он так преднамеренно. Вряд ли человек, судьба которого решается, а возможно, решается вопрос, жить ему или не жить, будет спать безмятежным сном. Такой человек будет думать, терзаться, переживать — все это элементарная человеческая психология. А коль человек провел всю ночь без сна, то это непременно должно отображаться и на его лице, и во всем его поведении. У Старикова все это отображалось и притом очень отчетливо. Нужно было, чтобы полковник Вайскопф сразу же, просто-таки невооруженным глазом заметил результаты душевной маеты Старикова.

Полковник, конечно же, заметил, да и как было не