поступают именно так — в этом полковнику неоднократно приходилось убеждаться. Что ж, тем приятнее будет сломать такого противника. А в том, что он сломает Старикова, — в этом у полковника не было никаких сомнений.

… — Надеюсь, вы понимаете, что проиграли, — втолковывал полковник сидящему перед ним Старикову.

Вид у Старикова был понурый и угнетенный — какой обычно и бывает у тех, кто нежданно-негаданно угодил в плен. По мнению полковника Вайскопфа, немаловажную роль здесь играло обстоятельство, благодаря которому Стариков угодил в плен. Одно дело — оказаться в плену во время боя, будучи раненым или безоружным, и совсем другое дело, когда тебя доставил в плен твой же товарищ по оружию. В первом случае можно чувствовать себя героем, особенно если ты убежденный фанатик. Во втором же случае — нет тебе никакого прощения. Второй случай просто обязан сломать человека, даже самого упертого фанатика. И вот сейчас полковник Вайскопф был практически убежден в том, что сидящий перед ним Стариков почти сломлен. А потому стоит лишь чуть-чуть нажать — и полковник добьется своего.

— На то и война! — философски сказал полковник. — Никто не гарантирует, что гибель на войне обязательно будет героической или хотя бы осмысленной. В большинстве случаев все бывает как раз таки наоборот. Полная бессмыслица! Равно как и попадание в плен. В плен вообще невозможно попасть героически. Вы со мной согласны?

— Что вы от меня хотите? — угрюмо спросил Стариков, глядя в пол.

— Прежде всего, осознания, — ответил полковник. — Осознания того, что с некоторых пор ваша жизнь поменялась. И следовательно, вам нужно сделать вывод. Точнее сказать, выбор.

— Выбор бывает разным, — все так же угрюмо произнес Стариков.

— Намекаете на собственную героическую смерть в нашем плену? — усмехнулся полковник. — Что ж, в определенном смысле это тоже выбор. Вот только смысла в таком выборе лично я не вижу. Да, вы правы: если мы не найдем с вами общий язык, мы вас расстреляем. Мы с вами на войне, и вы — враг. А врагов полагается уничтожать. Ну и чего вы тем самым добьетесь? Где здесь героизм? О вас никто и не вспомнит… Как там гласит ваша русская пословица? На миру и смерть красна, кажется, так? Так вот: мы не предоставим вам такой утешительной возможности — умереть на виду у других…

Полковник хотел развить эту мысль, но вдруг к нему пришла другая идея. Идея эта была сколь проста, столь и удачна. Осененный такой внезапной идеей, полковник даже не сдержался от торжествующей улыбки.

— А впрочем, для чего я вам все это рассказываю? — сказал он. — Во-первых, все это довольно-таки банально. А во-вторых… — Здесь полковник сделал преднамеренную паузу. — Во-вторых — разве вы сами не убеждали теми же самыми словами пойманных вражеских агентов? Я думаю, что именно эти слова вы им и говорили. Почему я так думаю? Потому, что никаких других, более убедительных слов просто не существует. Ну так теперь у вас имеется возможность сказать эти слова самому себе. Вот и скажите их!

И полковник еще раз улыбнулся. Придуманный психологический ход ему явно понравился. Он был почти убежден, что это переломный ход и дальше партия будет продолжаться под его диктовку и по его правилам.

И действительно: полковник скорее почувствовал, чем увидел воочию, что сидящий перед ним Стариков задумался. Вайскопф не торопил Старикова: ему казалось, что он его прекрасно понимает — Старикову необходимо было принять решение. А это — процесс непростой. Здесь надо было себя сломать. Да-да, именно так — сломать. Окончательно и бесповоротно.

— Может, вы хотите подумать? — вкрадчиво спросил полковник.

— Нет, — мотнул головой Стариков. — Не хочу…

И эти слова полковнику также казались вполне понятными и психологически обоснованными. Это как нырнуть с обрывистого берега в холодную воду. Тут чем больше думаешь, тем больше появляется сомнений и нерешительности. Значит, нужно нырять, не размышляя. Особенно когда нет другого выбора.

Какое-то время Стариков еще сидел с низко опущенной головой, затем он поднял голову и взглянул полковнику в глаза. Полковник тотчас прочитал этот взгляд. Он был убежден, что это взгляд сломленного человека. А это означало, что полковник победил. Теперь из Старикова можно было лепить любую фигуру. Точнее сказать, можно было использовать его в любом деле. И он все выполнит.

— Итак, я вас слушаю, — произнес полковник.

— Что вы от меня хотите? — спросил Стариков.

— Мы подумаем, как вас использовать во благо Германии, — ответил полковник. — Разумеется, если ваши слова — искренние.

— А у меня что же, есть какой-то другой выбор? — угрюмо спросил Стариков.

— У каждого человека выбор только один — постараться не умереть, — философски заметил полковник.

— Да, — коротко ответил Стариков.

* * *

Как и до этого Лысухин, Стариков прекрасно понимал, что против него ведется психологическая игра. Стариков понимал также, что эту игру он обязательно должен выиграть. От этого зависел успех операции, ради которой он очутился в немецком плену. Тут главное было не переиграть. Точнее сказать, согласиться на условия немецкой стороны не слишком скоро, но при этом и не слишком тянуть, не соглашаясь. Слишком быстрое согласие могло вызвать подозрение, а чрезмерное упорство могло закончиться тем, что немцы потеряли бы терпение и тогда Старикова, скорее всего, расстреляли бы.

Впрочем, в процессе общения с немецким полковником Стариков слегка изменил свои планы. Он довольно-таки скоро понял, что представляет собой этот полковник. Образно выражаясь, Стариков полковника раскусил. Уж слишком полковник был уверен в себе, упивался своими хитроумными и изысканными психологическими подходами к собеседнику. Такие люди обычно не замечают главного — всевозможных деталей, нюансов и полутонов. А в них-то и кроется основной смысл. Образно выражаясь, такие люди видят крепостную стену и полны желания ее разрушить, но при этом не замечают, что в стене имеется прореха, сквозь которую можно пролезть, не тратя при этом силы и время, а то и саму жизнь на ее разрушение. Полковник был прямолинеен, и как каждый прямолинейный человек, не слишком умен.

На этом Стариков и решил сыграть. Поупрямившись для видимости, он очень скоро согласился на предложение полковника о сотрудничестве, изобразив при этом и угнетенность, и растерянность, и страстное желание выжить во что бы то ни стало. Он рассчитывал,