Здесь надо рассуждать здраво. Они — обычные перебежчики, пожелавшие добровольно сдаться в немецкий плен. Точнее сказать, перебежчик один, а другой — насильно им плененный. Оказывается, бывает и такое. На войне все бывает.

На этой мысли полковник Вайскопф решил остановиться основательно. А заодно поразмыслить, какое полезное применение можно найти этим двум людям. Этот болван Ауг уверяет, что они специалисты: один взрывник, другой мастер всяческих агентурных штучек. Возможно, так оно и есть на самом деле. Что ж, и хорошо, если оно и вправду так. Здесь — концлагерь, а в концлагере — специальная школа, готовящая карателей и диверсантов. Значит, эти двое могут пригодиться в качестве инструкторов. Почему бы и нет? Инструкторов в школе катастрофически не хватает, а эти, если опять же верить болвану Аугу, — мастера своего дела. Причем знающие и понимающие все моменты и тонкости советской действительности. И в этом их особая ценность.

Понятно, что с ними нужно поработать. Убедить их. Особенно тщательно нужно будет поработать со вторым, которого полковник, чтобы не запутаться, решил называть «подарком». С первым все более-менее понятно. Коль он добровольно перешел на сторону немцев, значит, и сотрудничать с немцами согласится. Что же касается «подарка», то здесь, конечно, дело обстоит сложнее. Прежде всего, этого человека нужно сломать, а уже потом вести с ним разговор о сотрудничестве.

Конечно же, не должно быть никаких пыток, как предлагал болван Ауг. И не потому, что полковник Вайскопф был принципиальным противником пыток. Приходилось и полковнику пытать… Но сейчас — это был совсем другой случай. По мнению полковника, сломленный физически инструктор школы диверсантов ни на что не годен. Совсем другое дело — тот, кто сломлен психологически. Такой будет готов на все. Здесь главное — поставить перед ним цель и указать пути к этой цели. Ну и конечно, найти к такому человеку нужный подход.

Что касается первого перебежчика, то здесь у полковника особых сомнений не было. Коль он самостоятельно перешел на сторону немцев, то, стало быть, он заранее готов на все. Конечно же, и в этом случае нужно будет покопаться в его душе, а то мало ли что может в ней таиться? Но, по большому счету, загадкой этот человек для полковника Вайскопфа не был.

Другое дело — человек, которого полковник называл «подарком». С ним, скорее всего, придется повозиться. Придется его сломать. Впрочем, и здесь полковник Вайскопф не усматривал для себя особых сложностей. О, он умеет ломать людей, кем бы они ни были! В этом плане у полковника — большой опыт. А кроме опыта — еще и талант. Да-да, талант! Умение проникать в человеческую душу и переиначивать ее так, как полковнику того хочется — это и впрямь талант. Притом редчайший талант! Полковник Вайскопф самонадеянно считал себя обладателем этого редкого таланта.

Глава 13

Начать полковник решил с перебежчика-добровольца. Он дал команду, и вскоре к нему привели Лысухина. Русского языка полковник не знал, и потому вместе с задержанным пришел и переводчик — молодой сутуловатый унтер-офицер в очках. «Из бывших студентов!» — сходу определил полковник и остался доволен и своей наблюдательностью, и точностью своего вывода.

Какое-то время полковник молча смотрел на Лысухина. Он его изучал, а по мнению самого полковника — читал, как раскрытую книгу. Здесь значение имело все: какое у изучаемого субъекта выражение лица, как он двигается, смотрит или не смотрит в глаза, как, в конце концов, сидит на табурете… Сидеть, по мнению полковника, можно было по-разному: уверенно, робко, подобострастно… Все это, так или иначе, характеризовало человека, являлось штрихами к его психологическому портрету. А объединив все эти штрихи, в итоге можно было составить полный портрет человека. И уж тогда-то, в соответствии с психологическим рисунком, можно и нужно было приступать к предметному разговору.

Так вот. Никакой психологической загадки Лысухин для полковника Вайскопфа не представлял. По мнению полковника, здесь все было предельно ясно. Лысухин для Вайскопфа был понятен и очевиден, будто он и вовсе не был человеком, а был какой-нибудь ярмарочной деревянной игрушкой. Подобострастный, угодливый тип, готовый на все что угодно, лишь бы остаться в живых. Правда, при этом несколько нагловат, но это оттого, что боится. Нагловатость — классический психологический прием, чтобы скрыть страх. Способ самозащиты, иначе говоря.

— Как тебя зовут? — Полковник даже не посчитал нужным обращаться к Лысухину на «вы». А для чего? С такими типами чем проще обращаешься, тем больших результатов достигаешь. — Переводите, — велел он унтеру.

— Евдоким Лысухин, — ответил Лысухин.

Лысухин назвал свое подлинное имя — и это также было частью продуманной заранее операции. Конечно, он мог бы назваться и вымышленным именем, но тут таился риск. Риск был не столь большим, большей частью умозрительным, но тем не менее с ним приходилось считаться. А вдруг среди узников лагеря попадется кто-то, кто знал Лысухина и Старикова раньше? И этот гипотетический «кто-то» вздумает донести немцам: вот, дескать, эти двое назвались вымышленными именами. И тут уж быть того не может, чтобы у немцев не возникли подозрения. А где подозрения — там и повышенное внимание. Ну а повышенное внимание врага Старикову и Лысухину было ни к чему — оно помешало бы им выполнять ту задачу, ради которой смершевцы оказались в концлагере. А из всего этого само собой следует, что уж лучше назваться тем, кем ты являешься на самом деле. Как говорится, целее будешь.

— Звание?

— Капитан, — ответил Лысухин. — Был…

— Что значит — был?

— Ну, теперь я у вас. Стало быть, какой же я теперь капитан Красной Армии?

— И кем же ты себя считаешь в данный момент? — спросил полковник.

— А как прикажете, — ответил Лысухин и даже позволил себе улыбнуться.

Полковник Вайскопф, разумеется, обратил на это внимание: и на саму улыбку, и на то, какой она была. А была она, по мнению полковника, явно не соответствующей моменту: легкой, беззаботной, даже отчасти детской. Это полковника удивило, но он тут же нашел такой улыбке объяснение. Подобная улыбка обычно бывает у двух категорий людей: у наивных, простых и чистых душою личностей или же у отъявленных мерзавцев. Да-да, отъявленные мерзавцы также умеют улыбаться