— У нас у всех был устойчивый вестибулярный аппарат, и на головокружения никто не жаловался, и Гена еще не старым был.

— Что ты хочешь от меня?

После этого вопроса, заданного без обиняков и в лоб, стало как-то легче, словно гроза разрядилась, и воздух, насыщенный озоном, заискрился свежестью.

— Что я хочу… — повторил он вслух. — Катя собирается узнать правду.

— А кому она нужна? Вот эта правда? Кому? — Вопрос был резонным. — Отца она уже не вернет. Подозревать: кого? И зачем? Если тогда никого и ничего не нашли, что говорить теперь: прошло почти три года.

— Она собирается встретиться с людьми, работающими над темой, которой занимался ее отец еще здесь, в СССР. Тогда пытались спрогнозировать развитие страны на альтернативной основе, поднимали документы тридцатых годов.

— Поднимали. Но это же бред! — сказал Линьков довольно громко, так что сидящие впереди обернулись на них и посмотрели с удивлением. — Бред, Костя. — Это были простые слова, но старое не возвращалось: не было уже никакого Кости, не было и Паши Линькова, весельчака и балагура. Прошлое умерло. Как бы они ни пытались его реанимировать.

— Бред, не бред. Сейчас Катя вышла на человека, работавшего по той же проблематике. Помнишь Виктора Сокольского? И он исчез. Он работал в театре.

— Ну, ты даешь? — Теперь Линьков развеселился и чуть ли не смеялся. — Какой такой театр? Мы что, теперь актеры?

— Забыл Шекспира? «Весь мир — театр. А люди в нем актеры».

— Вильяма нашего я не забыл и его изречение отлично помню: просто не могу поверить всему этому. Мы же давно уже отошли от наших дел, ты на пенсии, у меня другая работа. Мы солдаты в отставке, и чем мы можем помочь Катерине. Кстати, как она? Я видел ее еще совсем девчонкой.

— Красивая молодая женщина. Учится в Америке в магистратуре.

— Молодец! Встроилась в загнивающий капитализм. Но все это для меня слишком… экзотически. Ты уж извини.

— Я понимаю.

Разговор был закончен, и в знак этого Линьков демонстративно посмотрел на часы. Даже портфель у ног, как показалось Константину Петровичу, шевельнулся, словно собачка, ждущая заветной прогулки с хозяином.

— Мне, пора. Ждут, встреча, — слова вылетали, как шарики, от которых он не успевал увертываться, — звони.

— Я думаю, с тобой Катерина тоже захочет встретиться.

На лице Линькова возникло обреченное выражение. Он развел руками, как бы говоря: что тут поделаешь?

Мужчина взмахнул на прощание рукой и ушел, прижимая к себе портфель. Судя по сгорбленной спине, неприятный осадок от разговора у старого коллеги остался.

— И что мне теперь делать? — говорила Катя вслух, меряя кухню шагами.

Владимир Вольф пропал. А Константин Петрович, похоже, не собирается помогать ей. Более того, ей показалось, что он с неудовольствием отнесся к ее попыткам поднять старое. Он, наверное, решил, что она ввязалась не в свое дело. А может быть, понимал, что все это опасно, и пытался таким способом предостеречь ее.

Но такая постановка вопроса Катю никак не устраивала. С детских лет она привыкла добиваться своего, во что бы то ни стало, вот и сейчас все происходящее толкало ее вперед.

«Карл у Клары украл кораллы».

Эта поговорка с детских лет приходила Кате на ум, когда она пыталась сосредоточиться и решить возникшую проблему.

«Карл у Клары…» — от этой поговорки веяло детством, уютным абажуром с его теплым светом, большой куклой, когда-то подаренной отцом матери.

У куклы были длинные волосы и черные ресницы. Когда ее переворачивали, она моргала, издавая жалобный звук. Это была дорогая кукла, которую отец приобрел у одного знакомого, вернувшегося из служебной командировки в Германию. Кукла находилась в спальне родителей, потом она перекочевала к Кате. Она любила засыпать, обнимая игрушку, от ее волос пахло мамиными духами.

Ей вдруг захотелось найти эту куклу, увидеть ее.

В комнате куклы не было. Катя подумала, что ее могли убрать на антресоль. Так и есть, кукла обнаружилась там, в дальнем углу, лежащей на боку. Одной туфли не было. Волосы спутались, розовое платье сбилось.

Когда ее перевернули, ресницы взлетели вверх, звук был какой-то приглушенный и слабый. Катя отвела волосы со лба и поцеловала куклу в лоб. Стеклянные глаза, казалось, смотрели на женщину с удивлением: словно кукла не ожидала, что ее достанут и вытащат на свет Божий. Через столько лет!

Она положила куклу на стол, раздался звонок.

В осторожных выражениях Константин Петрович сообщил ей, что он встречался со своим старым товарищем: коллегой и человеком, который ей может помочь, Павлом Линьковым.

Катя ахнула про себя. Именно Павел Линьков стоял на первом месте в списке отца.

В лобби шикарного отеля явно без дела слонялась смуглая женщина в ярко-розовом брючном костюме и сосредоточенно жала на кнопки своего гаджета.

Катерина встретилась с Константином Петровичем пораньше, чтобы успеть переговорить до того, как они начнут беседу с Линьковым.

— Я его помню, — на лбу Кати от волнения выступили маленькие капли пота. — Он был таким высоким, насмешливым, громогласным. Мне он напоминал Деда Мороза на утреннике.

— От Деда Мороза почти ничего не осталось. Разве только возраст может об этом напомнить.

— Мне как-то не по себе, — призналась женщина.

Вместо ответа Константин накрыл ее руку своей и пожал.

— Да-да, я все понимаю, я должна быть крепкой и мужественной, но вот как-то не получается.

— Потому что сражаться с внутренними демонами сложнее, чем с внешними.

— Похоже на цитату из средневекового трактата.

Линьков вынырнул из лифта и, увидев их, издали взмахнул рукой. Но, по мере приближения, шаги становились все медленнее и медленнее, словно он принял решения не подходить, а остановиться в нескольких метрах от столика, где его ждали.

Константин подумал, что бывший коллега явно хотел бы удрать и не встречаться с ними, и, наверное жалел, что согласился на встречу, но, наконец, тот собрался с силами и, подойдя к ним, засиял лучезарной улыбкой.

— Ба, Катюша! Давно я тебя не видел, можно сказать, целая эпоха прошла. В последний раз мы встречались, когда ты была маленькой девочкой. Гена бы порадовался.

По лицу Кати пробежала тень, и Линьков посерьезнел. Они сделали заказ.

Катя откинулась в кресле; она почти физически ощущала неприязнь к Линькову, хотя сразу же одернула себя: ну, ты что, зачем даешь волю воображению, настройся на беседу. Эй, не разгоняйся.

Линьков заказал себе полноценный обед, Катя ограничилась кофе, а Константин Петрович — кружкой пива и маленькими солеными крекерами.

— Я слушаю вас, — сказал Линьков, расправляясь с лобстером.