Я не хотела брать трубку, но схватила ее, лишь только услышала по автоответчику голос.

Это был Вениамин Зеленин, вернувшийся из командировки и не заставший дома жены.

— Я была на кухне, — невинно соврала я, хотя в этом не было нужды.

— Хорошо, что застал вас, тут у меня какой-то кошмар, — запинаясь, сообщил Вениамин.

Я вспомнила, что вся его квартира залита кровью, и поняла его состояние.

— Только не волнуйтесь, — поспешила успокоить я Зеленина, — ничего фатального не произошло. Светлана жива, хотя находится в больнице.

— Что с ней?

— Нам срочно нужно с вами увидеться.

— Что со Светланой? В какой она больнице?

— Я могу отвезти вас туда, — предложила я. — И по дороге все объясню. Хорошо?

— Мне подъехать к вам?

— Не стоит. Ждите меня у подъезда.

— Ее хотели убить?

— Да нет же… Я выезжаю.

Нам предстоял абсолютно нетелефонный разговор. Кроме того, мне не терпелось выяснить у него кое-какие детали, прежде чем давать объяснения.

* * *

По дороге к Зеленину я размышляла на совершенно недетективную тему. Я подсчитывала, сколько времени он провел в командировке. Судя по всему, он уже закончил свою работу и вернулся домой окончательно. А ведь ездил, насколько мне было известно, на постановку программы.

Я понимала, что цирк — это не театр и, тем более, не кинематограф, где работа режиссера продолжается месяцы, если не годы. Но чтобы провернуть все дело за один день — нужно быть очень крутым профессионалом. Или я просто ничего не понимаю. Поэтому первый мой вопрос был именно на эту тему.

— Я прилетел на самолете, — частично успокоил меня Зеленин при встрече, хотя два дня, по-моему, тоже не срок для такой работы. Объединить кучу никак не связанных между собой номеров, поставить свет, подобрать фонограмму… Впрочем, я, кажется, отвлеклась.

Вырулив из двора и проехав несколько десятков метров по одной из центральных улиц, мы умудрились попасть в пробку. И пока не выбрались из нее, говорить о чем-то серьезном было невозможно. Лишь приложив всю свою сообразительность и водительский опыт и наконец-то выбравшись из образовавшегося затора, я уже через пятнадцать минут получила свободу передвижения. Но вымоталась так, словно провела за рулем несколько часов.

— Если не возражаете, я остановлюсь, и мы выкурим по сигарете, — предложила я.

Вениамин с сомнением посмотрел на часы, но возражать не стал. Я припарковала машину на тихой безлюдной улице в тени большого двенадцатиэтажного дома. Едва мы успели прикурить, я опередила все его вопросы и спросила в лоб:

— За что вы платите Хрусталеву?

От неожиданности он, казалось, потерял дар речи.

— Но откуда в-вам это известно? — наконец выговорил он, заикаясь. — Об этом не знает ни одна живая душа.

Слава богу, он не стал отрицать самого факта передачи денег, и я намотала себе это на ус. Значит, он действительно платит Александру, хотя до последней минуты полной уверенности в этом у меня не было.

— Профессиональная тайна, — отпарировала я неуместный в данный момент вопрос. — Так все-таки, за что?

На Зеленина было страшно смотреть. Он побледнел и спрятал глаза. Видимо, самым большим его желанием сейчас было покинуть салон моего автомобиля и исчезнуть в неизвестном направлении. Его рука, следуя подсознательному желанию, крепко вцепилась в ручку дверцы.

— Поверьте мне, это очень важно, — настойчиво потребовала я ответа. — Мне кажется, именно с этим связано нынешнее положение Светланы.

Тут я, конечно, блефанула, но мне необходимо было вытащить из него данную информацию, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. К тому же, взяв инициативу разговора в свои руки, я была избавлена от необходимости отчитываться перед ним о проделанной работе. Рассказывать придется такие вещи, что мне требовалось подготовиться. И еще хотелось отсрочить этот момент, насколько возможно.

Затравленно посмотрев на меня, Зеленин спросил:

— Светлане действительно ничто не угрожает?

— Менее, чем когда-нибудь, — искренне ответила я. — Скорее всего она сейчас спит.

Движением головы Вениамин отогнал последние сомнения и неловко улыбнулся:

— Это длинная история, и боюсь, без бутылки мне ее не осилить.

Предложение было неожиданное, но весьма уместное. После пары рюмок я надеялась услышать от непьющего Зеленина всю правду.

И мы отправились с ним в одно уютное заведение, основным достоинством которого было то, что, кроме меня, туда никто не ходил. Во всяком случае, до сих пор я там никого не встречала. И не понимаю, каким образом его хозяйка при такой посещаемости заведения так долго не вылетает в трубу.

Заспанная, но очень вежливая официантка усадила нас за столик и принесла по просьбе Вениамина бутылку коньяку и шоколад. Прежде чем приступить к рассказу, он залпом выпил две полные рюмки одну за другой и закурил, кажется, пятую за последние полчаса сигарету.

— Не знаю, что вам известно о моей жизни, но, судя по последнему вопросу, многое. Поэтому если что-то вам покажется неинтересным, останавливайте меня, — сказал он, наливая третью рюмку, но пить ее не стал и продолжил: — Все началось восемь лет назад. Я тогда считался молодым режиссером и буквально бредил цирком. Я много ездил и ставил по всей стране. Как программы, так и отдельные номера…

Он на минуту задумался, словно что-то вспоминая, взял в руки рюмку, но тут же поставил ее на место.

— Я тогда только что получил квартиру… Не эту, теперешнюю квартиру я купил недавно… Другую… Впрочем, это не важно. Так вот. Я считал себя самым счастливым человеком на свете, потому что у меня была любимая работа и своя собственная квартира. Однажды меня познакомили с молодой парой и попросили сделать с ними номер. Это были Александр и Александра Хрусталевы. Тот человек, которому, как вы знаете, я… плачу, и моя будущая жена.

Все это мне было прекрасно известно, но я не перебивала Зеленина, боясь тем самым упустить какую-нибудь важную информацию. Торопиться мне было некуда, и коньяк был совсем не плохой.

— Шурочка была красавицей и безмерно любила цирк, — снова улыбнулся Вениамин. — Через месяц она переехала ко мне, а через девять, как и положено, у нас родился сын.

«Вот что значит магия чисел, — подумала я. — Если бы ребенок родился на пару месяцев раньше, у Зеленина могли бы зародиться какие-то подозрения. А тут девять месяцев. Как в аптеке. А на самом деле это означало только одно: с первого же дня их „бурного романа“ она продолжала изменять ему с собственным братом».

— Мы чуть не сошли с ума от счастья и назвали мальчика Александром, как и мать.

«Господи, ну нельзя же быть до такой степени наивным! — мысленно возмутилась я. — Кроме матери, ты никаких Александров поблизости не заметил? А напрасно».