Тут и нужно ставить точку. Разве нет? Не просто же так меня арестовывают. Раньше относительно знаменитый актер Ид Буррый был никому не нужен, и его никто не трогал. Все просто любовались вытворяемой им комедией и все. Теперь же они распознали истинное его лицо, лицо похитителя, обманщика и убийцы! Настало время для последних сцен с этим честолюбцем, возомнившим себя великолепным инструментом справедливости. Ну что ж, мой долг привел меня к этому, значит, надо принять судьбу. Иди, Ид, за этими полицейскими и встречай удел свой.

Вскоре после встречи со своими новыми знакомыми я очутился в одной из комнат отделения № 31. В помещении, ставшим моей обителью на неопределенный срок, не было ничего, кроме тусклой лампы и металлической трубы, приделанной к одной из стен, — к ней-то меня и прицепили наручниками. Дали бы хоть стул что ли, а-то совсем как-то по-издевательски, неужто уже настолько сильно они убеждены в моей преступной мерзости, что аж относятся как к животному? Впрочем, эта не такая уж и серьезная проблема: сяду на пол в конце концов, благо, что длина наручников позволяет мне выполнить все требуемые для этого действия маневры.

Да и нужно бы, наверное, о других вещах задуматься. Надо начать нервничать, бояться за свою жизнь, молиться Богу и просить у Него прощения или освобождения. Кажется, все это без особого участия моего сознания должно приходить, да что-то запаздывает. Сейчас же я испытываю почему-то только скуку. От этого и берусь рассматривать странного цвета грязь в одном из углов комнаты и раздумываю над тем, как бы поудобнее усесться — в позе лотоса или как-нибудь иначе. Наверное глупо так себя вести, да и вообще странно почему я не дрожу весь как осиновый лист, хотя при встрече с теми ребятками в форме внутри меня нечто говорило, что грозит опасность. Да и раньше мне всегда представлялось очень страшным положение узника, пойманного за большой ряд тяжких преступлений. В чем тогда сейчас дело? Может, я просто сделал лучший выбор в данном положении — просто взял и смирился. Говорят, что именно так поступают великие мужи, преследуемые несправедливыми. Да нет! Великий муж не подумал бы об этом, потому как это равноценно самовосхвалению. Значит, все от тщеславных помыслов, давным-давно ставших частью моего подсознания. Видать, последнее вне моего ведения и понукало меня делать то одного, то другое, а я тем временем тешился мыслью о своей важности и чуть ли не богоизбранности.

До чего же все это утомительно… Ах, лучше вытянуть ноги, а спиной опереться о стену и попробовать заснуть, да, вот, ложе негоже! Волей-неволей придется блуждать меж обрывками мыслей, ведь, это естественное состояние человека, не знающего себе места. Вспомню Еву и сладость ее губ, вспомню прекрасные изгибы ее тела и приятные запахи, исходящие от него… Я вдруг сильно возжелал ее, жаль, что никто не приведет эту неземную красавицу сюда, чтобы я в последний раз смог насладиться ею. Интересно, а где она сейчас находится? Теперь стало известно, почему мне не удалось встретить ее у Пункта транспортировки, но неизвестно, какими способами ее удержали от поездки. Возможно, Ева и вовсе не знает о том, что со мною произошло, а может, ей сказали обо мне, или она сама догадалась каким-то образом, где-то что-то подслушав, где-то что-то разведав. Не существенно. А что же Ипполит? Коснется ли его мое задержание? Выведают ли о нем что-нибудь господа жандармы? Я-то точно ни о ком ничего не скажу, но есть вероятность, что напарника моего по преступлениям могут найти и без меня. Будет, что будет… А как теперь будут на съемках недавно начатого фильма без меня обходиться? Я же главный герой и под меня написан тот, как говорит теперь уже и режиссер, «сюрреалистичный» сценарий. Да ладно, найдут другого урода, который не хуже меня со всем справится, ведь способность вживаться в роль сегодня не очень-то и нужна, ну, во всяком случая мне она не требовалась: не слишком адекватны сегодня критерии подбора актеров.

Минуло не менее трех часов, а я по-прежнему сижу на полу и скучаю; никто так и не зашел в эту комнату. Видать они хотят, чтоб мои конечности начали испытывать очень серьезные дискомфорт от отека, и уж потом им заблагорассудится начать расспросы. Если так, то уже самое время начинать, потому как правая нога уже, мне кажется, стала весить в два раза больше.

Не знаю, услышаны ли были кем-то мои причитания насчет отеков, но так случилось, что через пару минут в мою камеру вошел полицейский. Он посмотрел на меня, а потом подошел к центру комнату и поставил возле себя стул, который до этого держал в руках. Я подумал, что пришел мой допросчик, но этот человек, пробыв рядом со мною не больше десяти секунд, скрылся. Значит это принесенное сиденье, находящееся в паре метров от меня, предназначается кому-то другому. Кому же? Вот это уже интереснее! Стоит действиям только начаться, как они сразу же увлекают тебя. Таким должен быть театр, такой должна быть жизнь.

Дверь открывается, и вот вносит одну из своих ног в мою камеру тот, кому выпала честь допрашивать Ида Буррого. Я с нетерпением хочу увидеть его лицо, дабы запечатлеть, и тут происходит нечто, заставившее меня даже слегка растеряться, впрочем, только от восторга. Этим самым лицом оказалось лицо Кита Лера.

Он зашел, постоял некоторое время возле входа, затем, к большому моему удивлению, улыбнулся, и подошел к стулу, на который водрузил свое тело. Поначалу лейтенант сидел молча и просто смотрел на меня своими серыми глазами. Решив последовать его примеру, я тоже взялся изучать внешность находившегося напротив человека. На самом-то деле жалкое зрелище представляет собой этот персонаж. Я-то урод, но все же человек, а он кто таков? Какой-то жалкий клон, который обязан своим существованием желанию государей укрепить за счет нового сотрудника полицейский аппарат Объединенных городов. Разве можно его назвать создание Божьим, даже если использовать это словосочетание в переносном смысле? Нет ни отца, ни матери, значит, и он никогда не был полноценным ребенком — пустышка, образованная при помощи пары пробирок и инкубатора, или почти идеальная копия какого-то давно умершего человека. Не может же человек быть искусственным в конце концов?

Размышления над ничтожностью происхождения Кита Лера натолкнуло меня на думы иного характера. Интересно мне стало, почему наши руководители, сумевшие сохранить технику клонирования человека, не имеют в своем распоряжении другие научные средства. Со многими из них им было бы сподручнее управляться со своими подданными. Умей они, например, вылечивать современных людей от этих столь разнообразных увечий, то вся государственность строилась бы уже несколько иначе. На заводах, в госучреждениях и во всех прочих местах можно было бы при посредничестве присланных глашатаев объявлять, что трудящийся сверх нормы имеет шансы на излечение. Тогда бы уроды трудились не щадя живота и головы своих, а это значит, что производственные показатели быстро поползли бы вверх. Можно еще что-нибудь придумать, да толку от этого? Лучше буду с пустой головой сидеть на полу и смотреть в глаза жадно изучающему меня Леру.

— Как вы себя чувствует? — с каким-то обычно нехарактерным для полицейских задором спрашивает вдруг он.

— Не так уж и плохо, — весьма спокойно отвечаю я, давая знать, что психика моя ни черта не пошатнулась от пребывание в роли узника, — но стало бы намного лучше, если бы мне объяснили, по какой причине меня арестовали.