ибо замыслил втравить полки царя в недра Карии, чтобы захлопнуть все ворота и запереть их здесь, как в клетке зверя. А чтобы потрафить львёнку и не спугнуть, не вызвать подозрений в хитростях, велел время от времени кормить зверёныша горячим мясом с кровью, позволив лишь двум крепостям стоять, как подобает.

Но Александр, наученный Старгастом возбуждать стихии естества, пускался в зыбкий путь своих воображений и зрел замыслы врага. Должно быть, персы полагали, молодой царь, увлекшись лёгкими победами, с ходу пойдёт на приступ Милета, где укрылись остатки войска с Граника. А он лишь делал вид, что осаждает город, сам же дождался кораблей, на коих перевозили тяжёлые баллисты и стенобитные машины, явившись к крепости во всеоружии.

Победы царь не праздновал, но крови вражьей вкусил сполна, да не охмелился ею и с холодной головой пошёл к столице Карии.

И по пути, минуту улучив и отстранив подалее пажей агема, призвал к себе походного волхва, отпущенного Мирталой в услужение сыну. Ветхий старец уж не сидел в седле, а ехал в обозе, под войлочным укрытием кибитки вкупе с утварью для воздаяния жертв и чародейства.

– На переправе через Геллеспонт и ныне, на Гранике, мне знак был, – поведал ему царь. – Пастуший скуфский бич пригрезился, восьми колен. И всякий раз я мыслил взять его, как добычу. Но бич перевоплощался в змея и уползал. Что означают сии знаки?

Они условились с Арисом хранить в глубокой тайне всё то, что приключилось в Великой Скуфи, и посему до Македонии долетали только смутные слухи о царском поединке по жребию, о чуме аспидной и о том, где теперь войско, ушедшее в полунощь. Открыться перед данниками Иллирии, Фракии, тем паче перед Элладой было смерти подобно: молва о поражении в единый миг всколыхнула бы, прежде всего, Коринфский союз греческих полисов, с такими трудами подтверждённый после смерти Филиппа, а смиренные окрестные народы вновь бы восстали против владычества. И можно было на долгие годы забыть о походе встречь солнцу и прозябать, утверждая порядок, или вовсе отвести свой взор от Востока. А посему царь сам пустил молву, будто Зопирион, оставив Ольбию в покое, повёл полки в глубь Скуфи путём, коим Арис мыслил выйти к Рапейским горам и берегам Синего моря, которое на греческий манер именовалось Оксианским озером. Сюда же должен был прибыть и Александр, двигаясь с боями сквозь полуденный азиатский пояс, чтобы, соединясь и приумножив силы, завоевать весь Восток, вплоть до Ганги.

Философ не учёл промыслов божьих; многомудрый и зрящий в корень, рок не позрел, и лютая хворь смешала замыслы…

Скуфь ведала о чуме аспидной и поэтому не чинила македонцам никаких препятствий, вольно пропуская их в недра своих земель и дни считая, когда разящий недуг одолеет войско. Однако весть о болезни всё же достигла ушей македонцев, и возник целый рой кривотолков.

О тайной миссии Зопириона теперь из уст в уста передавалась зыбкая и мутная молва: одни говорили, дескать, сей полководец вместе со своим воинством избежал чумы и, сговорившись со скуфскими народами, идёт к Рапеям, навстречу Александру, который умышленно распустил зловещий слух, дабы усыпить бдительность Дария. Мол, сам-то вернулся с Понта целым и невредимым, а всем известно, аспидная чума не щадит ни царей, ни рабов, ни варваров, ни эллинов, ни персов. Другие горько сокрушались и печалились, жалея македонцев, будто бы сгинувших от хвори в чужих землях, и даже кивали на очевидцев неких, которые зрели дороги в Скуфи, сплошь усеянные мёртвыми телами. Будто полки Зопириона, верные царскому слову, упорно шли в полунощь, невзирая на смерть от болезни при каждом восходе солнца. Мол, ещё доныне поток сих несгибаемых витязей хоть и поредел изрядно, однако же всё ещё движется к заветному Синему морю, и местные народы, видя его мужество, встречают на распутьях и снимают свои валяные шапки. А заодно и упреждают болезнь, вкушая с хворых гной.

И были еще третьи, что утверждали, дескать, по воле варварского бога Раза, заклятьями Мирталы и её эпирских волхвов воинство македонцев, павшее от лютой хвори, воскресло чудотворным образом, восстало и, обретя жизнь вечную, идёт заветным путём, наводя ужас на Скуфь Великую. Да и сам царь Александр вкупе с философом суть мертвецы, однако же теперь бессмертны!

Всяких кривотолков довольно было…

Волхв походный послушал Александра, выбрал из многих свитков один пергамент, прочёл таинственную вязь чародейских знаков и молвил:

– Восемь колен бича, суть четыре части света и четыре полусвета, тебе покорятся, государь…

Чародей был настолько ветхим, что, предаваясь думам, смеживал веки и дремал, как дремлет на ходу усталый, изнемождённый конь. Царь терпеливо выждал, когда он встрепенётся и отверзнет очи.

– Но что означает змей?

Предсказатель пошамкал беззубым ртом и долго шуршал свитками, выбирая нужный. Наконец, нашёл и, развернув, стал изучать знаки.

– К тебе является дух земли с напоминанием… Но что-то и сам в толк не возьму. То ли указывает на божественное начало твоей сути. То ли на низменность её… Вот, сам позри! – волхв оживился. – Бог Раз бросил своё семя в благодатное лоно жены земной. Родился плод небесный!.. Но вызрел убогим, с червоточиной. Змей суть червь земли…

– Мне ведомо, как и зачем я родился! – оборвал Александр, испытывая ярость.

– Впрочем, постой! – не внял его гневу чародей. – Коль бич обращается в гада и уползает прочь, возможно, знак иной. Власти над миром ты сыщешь, но она утечёт в песок…

– Ты что мне напророчил, волхв?!

Тот по старости своей на чувства сиюминутные уже не отзывался: замер, как восковой, и даже перестал моргать.

– Я не пророк и не оракул, – исторг откуда-то из чрева. – А излагаю то, что извлёк из сих письмен. А им двунадесять столетий. На спрос твой я ответил, ты намотай себе на ус. Беда лишь в том, ты, царь, безусый…

Царь вспомнил наставления Ариса, который учил всегда быть беспристрастным к собеседнику, кем бы тот ни был и что бы ни говорил. Молча оставил кибитку чародея, встал в свою колесницу и вскинул бич над крупами коней…

После падения Милета Дарий велел не забавляться с львёнком, дразня его тщеславие и спесь, не вовлекать в игру, сдавая города, а запереться и стоять насмерть, дабы обескровить его фаланги и проучить гетайров. Он получил свидетельства, что македонский царь, по сути, избежал потерь и, более того, усилил мощь своих полков, ибо пополняет войско не из Эллады и Македонии – за счёт наёмников из покорённых городов. А платит им тем золотом, что добыл в битвах,