Вода достигла уровня топки. Заливая ее, вода булькала и шипела. На мгновение Тайхман услышал звук льющейся внутрь топки воды.

Тайхман прислонился к переборке и вдохнул пар. Его мозг продолжал работать. Как было бы хорошо, если бы у него вообще отсутствовал мозг или если бы он отключился. Как в ускоренном фильме, быстро, но четко поплыли в его мозгу кадры памяти: вот он ребенком брызгает водой на раскаленную докрасна плиту… вот горничная, намочив слюной палец, пробует, нагрелся ли утюг… вот свинцовые литейные формы погружаются в воду… вот в школе он ставит зажженную свечу на чернильницу, и кипящие чернила выплескиваются наружу… вот Зигфрид охлаждает свой меч в воде — это было в Байройте в 1939 году, Зигфрида пел Лоренц.

Стало светло. Дверца топки распахнулась, — снизу ее подпирала вода. Тлеющие угли осветили кочегарку, и сквозь пар Тайхман увидел трап. Он внимательно рассмотрел его. Когда огонь потух и снова стало темно, он уже знал, что там, по левому борту, в трех метрах от него, находится трап и что он всегда там был, только Тайхман забыл об этом.

Идя к трапу, которого уже не было видно, он не мог избавиться от кошмарной мысли, что, как только он до него доберется, трап исчезнет. Когда он поставил ногу на первую ступеньку, Шмуцлер обвил руками его шею, а ногами — бедра, как будто они репетировали это раз сто, не меньше. Не могли же они задраить крышку люка, сказал себе Тайхман и в ту же минуту сообразил, что конечно же крышка задраена. Услышав команду «задраить водонепроницаемые двери», матросы тут же обязаны ее выполнить.

Эта мысль парализовала его. Он знал, что до люка ему подниматься почти два метра, и не мог сделать ни шагу. У него не осталось сил. Шмуцлер делался все тяжелее и тяжелее. У Тайхмана вдруг закружилась голова, отчего его потянуло вниз, но головокружение неожиданно прекратилось, потому что сверху повеяло свежим воздухом. Тайхман почувствовал удар ногой по голове, потом кто-то наступил ему на руку, и он завопил. Руку тут же освободили.

— Это ты, Ганс? — Это был голос Штолленберга.

Тайхман поднялся наверх, чьи-то руки подхватили его, вытащили из люка, и он потерял сознание.

— Хайле Селассие был черен, как цыган, — произнес Питт, когда они уложили Тайхмана и Шмуцлера на палубе и осветили их фонариками.

— Ничего с ними не случилось. Это они черные от угольной пыли, — сказал Хальбернагель.

После глотка шнапса Тайхман пришел в себя.

— Послушай, негус, — обратился к нему Лёбберман, — мы расскажем тебе, какого капитана приобрели.

— Говори потише, Медуза, — перебил его Питт.

— Будь я проклят, если не подведу Паули под трибунал. Пусть все слышат, что я скажу. Флагман флотилии дает три коротких световых сигнала. А теперь слушай внимательно, Тайхман. Слушаешь?

— Да.

— Хорошо. Так вот, Паули поворачивается ко мне и спрашивает: «Что это означает?» Представляешь, капитан спрашивает матроса, что означают три коротких световых сигнала!

— Мы всегда знали, что Паули дерьмо, — вмешался Бюлов.

— Дерьмо? Да он самый настоящий преступник!

— Не так громко, Медуза, — произнес Питт.

— Да я повторю это любому, кто захочет меня слушать.

— Ну что ты хочешь, Медуза, он же специалист по бюстгальтерам, — усмехнулся Хейне.

— Он преступник, говорю вам. Таким нельзя доверять боевой корабль. Но это еще не все. Я объясняю ему, что это означает британские торпедные катера. Но Паули даже не подумал сменить курс. Я говорю, нужно повернуть им навстречу. «Не вижу никаких катеров», — отвечает Паули. «Да вон же они, — говорю я, — подходят курсом тридцать градусов». — «Нет, мы отойдем», — заявляет Паули и командует лево на борт. Через полминуты — бац! Если бы он повернул всего лишь на тридцать градусов вправо, то нос нашего корабля смотрел бы точно на катера, и они бы в нас не попали. Торпеда прошла бы по левому борту. Но Паули испугался и не пошел на сближение с противником, а дал команду отойти.

Холод загнал матросов вниз. Когда Тайхман улегся на свою койку, подложив под себя кусок брезента, Штолленберг сказал:

— Ты знаешь, Паули не только не умеет управлять кораблем, он еще и порядочная свинья. Сразу после того, как в борт ударила торпеда, он дал команду задраить все водонепроницаемые двери. Герд поднялся на мостик и сообщил ему, что кочегары стучатся в переборку. Он спросил, нельзя ли ненадолго открыть дверь, ведь в кочегарку еще не могло набраться много воды. Паули заорал, что убьет любого, кто попытается открыть водонепроницаемые двери, безопасность корабля, мол, превыше всего, и ему плевать, что станется с запертыми кочегарами. Но Герд не отстал от него…

— И ты тоже?

— Мы еще два раза подходили к Паули и просили разрешения открыть дверь. В конце концов он погнал нас с мостика. Герд сказал, что до кочегарки можно добраться через входной люк, поэтому он обвязал меня веревкой под мышками и опустил вниз. Мне кажется, это я наступил тебе на лапу.

— Наверное.

— Нам повезло, что торпеды попали в угольный бункер, иначе воды было бы гораздо больше. Но если бы не Вегенер, мы бы все равно пошли ко дну.

— Как это так?

— Он подвел свой корабль к нашему борту, а потом он и тральщик номер 2 пропустили под нашим днищем трос. Вот это настоящее морское искусство.

— А что делал в это время Паули?

— Ничего. Просто трепал всем нам нервы своим криком.

— Если этот ублюдок будет командовать нашим кораблем и в следующем плавании, я его выброшу за борт.

— Я тебе помогу, — поддержал Штолленберг.

Паули посадил Тайхмана и Штолленберга на три дня под арест. Они возвратились из увольнения в 1:11. Паули посчитал эти одиннадцать минут самовольной отлучкой и подверг их наказанию. Они и вправду засиделись у Доры, но сумели бы вернуться вовремя, если бы не перепутали входы на верфь. Они совсем забыли, что сегодня утром «Альбатрос» был поставлен в сухой док.

А перед этим они помогали освободить бункер от оставшегося там угля и наткнулись на тела двух кочегаров, стоявших вахту вместе с Тайхманом. Их расплющило взрывной волной о крышу. Паули требовал, чтобы бункер был чист как стеклышко.

— Рабочим дока и особенно инженерам, — сказал он, — не понравится вид крови и сломанных костей.

Они закончили работу в 16:00. После этого команду выстроили в парадной форме на палубе для вручения Железного креста второго класса младшему лейтенанту запаса Паули. Такой же награды удостоился и погибший командир, а также Штюве за сбитый им самолет. Командир флотилии поблагодарил команду за спасение поврежденного корабля и произнес несколько прочувствованных слов о павшем командире и двух кочегарах. В заключение он объявил, что старшим помощником назначается младший лейтенант Пашен.

— Смирно! Равнение направо! — скомандовал Паули.