Тот знал несколько восточных языков, подошел к задержанным и что-то тихо проговорил. Те тут же переменились в лицах. Двое упали на колени и стали причитать, о чем-то умолять полковника. Третий улучил момент, сорвался с места и припустил через обочину к ближайшим кустам.

Короткая автоматная очередь уложила его аккурат под этими самыми кустами. Над деревьями вспорхнули перепуганные птицы, эхо выстрелов разлетелось по лесу.

Через полминуты колонна продолжила марш. Трупы трех бандитов остались в кустах неподалеку от дороги. Внедорожник горел и чадил черным дымом на обочине.

– Ринат, на каком языке ты говорил с ними? – поинтересовался у капитана Ишкильдина Жилин.

После казни бандитов он был бледен и растерян.

– Персидского они не понимали. Пришлось говорить на арабском, – отозвался тот, подпаливая сигарету. – Наемники с Ближнего Востока. Или из Северной Африки.

– И что же ты им сказал?

– Объяснил, что мы имеем приказ командования расстреливать на месте любых подозрительных личностей. Как правило, такая новость сразу расставляет все по местам. Нормальный, законопослушный человек не испугается. А негодяй обязательно побежит или выдаст себя как-то иначе.

– Но ведь такого приказа не существует, – робко проговорил лейтенант. – Выходит, мы их шлепнули без суда и следствия?

– Э-э, дорогой!.. – Ишкильдин обнял молодого офицера. – Какие на войне суд и следствие? Они враги для нас. Мы – для них. Или ты думаешь, что эти гуманисты устроят справедливый суд над тобой, когда ты окажешься у них в плену?

– Не знаю.

– Зато я знаю. И Серженко в курсе. Ты проживешь там ровно полминуты, пока очередная наемная обезьяна точит кинжал, чтоб отрезать тебе голову.

– Выходит, ты просто спровоцировал того типа, который побежал, да?

Капитан покачал головой, выкинул окурок в открытый люк транспортера и осведомился:

– Ты, лейтенант, вообще с головой дружишь? Какая провокация?! Ты оружие в их машине видел?

– Да.

– Гранатомет заметил?

– Да.

– А ничего, что из этой самой мухобойки они собирались долбануть по одной из наших машин?

Жилин пожал плечами. Он не знал, что ответить.

– В общем, я тебе так скажу. – Рината явно завело упрямство и тугодумие молодого офицера. – Оружие в машине налицо. Попытка совершить побег после его обнаружения – тоже. Ну и хрен этим уродам вместо уголовного дела на всю физиономию! У нас в стране законы пишутся только для нищих и пенсионеров. А у кого на счетах баксы имеются, тот сто пудов отмажется и дальше гадить будет. Вот так-то, братец. И по-другому у нас никогда не будет. Помяни мое слово.

Ишкильдин был опытным офицером. Первую чеченскую кампанию он отвоевал от звонка до звонка, на вторую вызвался сам, имел с десяток боевых наград. По должности, возрасту и выслуге лет этот человек должен был носить погоны подполковника. Однако он имел слишком уж прямой характер, часто перечил начальству, и странно, что до сих пор не был разжалован в лейтенанты.

– Это, знаешь ли, правозащитники, живущие в облаках, вкупе с европейскими фантазерами свято верят в то, что в России любой вопрос можно решить по-доброму, по закону. А на самом деле нельзя. Мы же сами трубим о том, что у нас своя история, другая культура, иной менталитет. Согласен?

Жилин кивнул.

– Значит, и вопросы нужно решать по-другому. Бандитов отстреливать на месте. Взяточникам и ворам отрубать руки. Насильников и детоубийц казнить прилюдно. Вот тогда в России порядком запахнет. – Ринат сердито зыркнул на лейтенанта, запалил новую сигарету, потом пробурчал вдогонку к сказанному: – Посмотрим, как ты запоешь, когда повоюешь здесь годик-другой.

На авиабазе Хмеймим начался очередной день. Все люди, так или иначе имевшие отношение к авиации, были заняты будничной работой.

Только группа спецназовцев майора Жилина дружно проспала завтрак и теперь вяло отгоняла сонливое состояние. Им сегодня пообещали выходной, потому и настрой был соответствующий. В одиннадцатом часу дня кто-то все еще валялся в постели, другой лениво ковырял ложкой в банке с тушенкой, третий курил у крыльца гостевого модуля, щурясь под ярким сирийским солнцем.

Жилин лег позже всех и поэтому до сих пор плющил щекой подушку. Картинки из проклятого сна, донимавшего его как минимум раз в неделю, вдруг померкли и стали расплываться. До слуха Сергея донесся настойчивый стук. Кажется, кто-то барабанил в дверь.

– Разрешите? Извините, позвольте узнать, здесь проживает командир группы «Байкал» майор Жилин? – спросил молодой голос.

В дверь сунулся прапорщик, дежуривший по гостевому модулю.

– Да, здесь. – Майор приподнял голову.

– Вас к телефону.

– Кто?

– Полковник Северцов.

Жилин сбросил легкую простынку, нащупал ступнями резиновые сланцы и поплелся в холл к телефону.

– Слушаю, товарищ полковник, – сказал он, взяв трубку, лежащую рядом с аппаратом.

– Здравствуй, Сергей, – по-отечески мягко поприветствовал его полковник. Давай-ка подгребай ко мне прямо сейчас.

– А к вам – это куда?

– Я в кабинете начальника штаба авиабазы.

– Вы же сами позволили нам сегодня отдохнуть, – на всякий случай напомнил майор.

– Отставить выходной! Жду в кабинете.

– Понял вас. Уже иду.

Жилин часто видел тот сон о марше с пополнением из Ханкалы в отдаленный гарнизон. Он провоевал в Чечне до конца второй кампании, успел стать там капитаном и получить несколько орденов.

Ринат Ишкильдин как в воду глядел. Через некоторое время Серега и впрямь кардинально пересмотрел свои взгляды на жизнь. В Чечне он возмужал, обрел поистине бесценный боевой опыт, стал мудрее и злее.

Сложно сказать, насколько там огрубели его чувства, притупились жалость, человечность и природная жажда справедливости. Но все последующие годы Сергей Жилин воевал исправно. Он уничтожал врагов своей Родины любыми доступными способами, делал это грамотно, с использованием всех полученных знаний и накопленного опыта. Теперь этот офицер не вдавался в высокие материи и не верил лживой пропаганде.

– Отдохнуть успели? – на всякий случай поинтересовался полковник в начале разговора.

– Так точно. Но вы же на сегодня обещали нам выходной…

– Похоже на то, что с этим у вас не сложится.

– Раненых, я знаю, у тебя нет. А больных?

– Все здоровы.

– Тогда перейдем к делу.

Для личного участия в боевых действиях полковник был, пожалуй, уже староват – под пятьдесят, не меньше. Грузноватая фигура с нависавшим над ремнем животом, усталое смуглое лицо с сетью мелких морщин вокруг глаз, седые, коротко остриженные волосы, едва заметные из-под форменной кепки. Во время разговора он имел привычку отчаянно жестикулировать и напоминал дирижера полкового оркестра.