— Да, я вижу это, твои сны тебя не обманули.

— Но… Здесь ведь нет больше ничего!

Секунду божество смотрело на неё своими тусклыми глазами, казалось, удивлённо, потом он упал спиной на свой же алтарь и лёжа натурально заржал.

— О, смертные! А я и забыл, какими вы бываете забавными. И тысячи лет назад, и сейчас, вы не перестанете умилять этим своим даром богов! Вы видите цель, когда она далеко и совершенно не понимаете где она, когда достигните её!

— Ты смеёшься надо мной⁈ Я месяцы потратила, чтобы найти тебя! Сколько крови я пролила и своей, и чужой! Только чтобы прийти в твой храм и быть осмеянной и изгнанной ещё раз⁈

Безымянный бог ещё какое-то время сотрясался в беззвучном хохоте, но потом поднялся и вновь посмотрел на Яо.

— Нет прощения моему поведению. Ты действительно готова отдать мне жертву, которой возрадовался бы любой бог, но… Ты действительно ошиблась. Во всём.

— Но Сареф…

— Твой муж привёл тебя в Пустоши, потому что посчитал, что здесь ты будешь в безопасности и обретёшь то, что он не смог тебе дать…

— Да! Оружие! Возмездие! — начала было Яо, но вытянутая вперёд широкая ладонь остановило девушку.

— Покой и счастье.

— Что? — глаза эльфийки широко распахнулись.

— Ты давно уже сама всё поняла, и я не рассказал тебе ничего нового. — пожал плечами затворник. — Подумай сама, вспомни, каким он был.

И Яо вспомнила. Сареф был действительно слегка не от мира сего. В частности, он мог легко спустить на тормозах обиду, пощадить на дуэли своего противника и совершенно не приветствовал месть из разряда тех, что «пятьсот лет назад на дуэли твоя бабка отрубила что-то не очень нужное моему деду и поэтому ты сейчас умрёшь». Последние его слова были полны заботы о ней, а не о возмездии и то, что она поняла как просьбу о тактическом отступлении вполне могло на самом деле значить уйти в иные земли и попробовать начать жить заново, вот только кто б его послушал тогда?

И вообще, Яо была старой закалки. Пустота внутри вновь наполнилась яростью.

— Ты говоришь, бог, что скоро в мире появится новая Пустошь? — древний воитель кивнул. — И Сареф отправил меня подальше, чтобы я «обрела покой и счастье», пока мои сородичи творят новую Эпоху Бедствий?

Бог в очередной раз глухо фыркнул себе в шлем и пожал могучими плечами.

— Да даже если и так! — взорвалась воительница. — Какой, к демонам покой может быть в этих проклятых тобой же землях⁈ Нет ничего, кроме камней и тварей, что хотят меня сожрать денно и нощно!

— В самом деле? — озорно сверкнул глазами бог и в глотке у Яо моментально пересохло. Она нервно потянулась к фляжке, открыла хитрую застёжку, оттянула колпачок и сделала несколько шумных глотков, нисколько больше не беспокоясь о том, чтобы растянуть запас. Внезапно её будто молнией пронзила догадка. Вздрогнув, девушка отбросила флягу, будто она превратилась в ядовитую змею и со священным ужасом уставилась на белую непонятно из чего сделанную тару, из которой не пролилось ни капли.

— Этот трусливый маг, ни разу не показавшийся мне на глаза, только посылающий своего голема и дрессированную обезьяну? Это он должен дать мне покой и счастье? — взорвалась праведным гневом воительница, на что гигант лишь разразился очередным приступом хохота.

Она пыталась добиться от него ещё хоть сколько нибудь конкретики, но всё было тщетно. Проклятущий Безымянный лишь уподобился своим сородичам из других пантеонов напрочь перестав отвечать прямо на заданные вопросы. Разговор с богом окончательно превратился в фарс, который разъярённая фурия терпеть больше не собиралась. Так что просто развернулась и направилась к выходу.

Пробираясь к выходу дева никак не могла успокоиться. она злилась, её голова болела, а кулаки сжимались от бессилия. Сколько времени она потеряла? Сколько сил положила зазря? Но ещё больше она злилась на Сарефа! Он! Он опять! Со своей треклятой заботой! Покоя он ей хотел! Жизнь он ей хотел сохранить! И притом, чтобы она за него ещё и не мстила! Да зачем ей вообще теперь эта жизнь⁈

Так на ватных ногах она и выбралась из храма. Услужливые ступени колодца послушно вставали под ноги а обзор сузился до одного единственного, но увеличивающегося пятна света, коим был вход в ту самую секретную пещеру в которой она окончательно потеряла всякую надежду. Она даже не сразу осознала, что к выходу уже подошёл стальной голем из Белой Крепости.

Но то, что произошло дальше, заставило-таки уйти на второй план все её переживания и во все глаза уставиться на то, что происходит прямо перед ней. А происходило следующее:

Стальное тело титана разверзлось и из его чрева, рук и ног вырвался… обезьян! Тот самый! Тюремщик, слуга, скорее всего повар и доктор в одном лице снял с пояса стальной громадины какие-то непонятные предметы, нацепил их на себя, закинул рюкзак за спину и взял в руки уменьшенную в несколько раз копию оружия самого титана. С этим всем он и направился к провалу, ведущему к девушке, а у той будто бы шоры с глаз слетели.

Слуга, да⁈ У Яо перед глазами промелькнула их драка. Тот самый момент, когда он начал вставать. Он коротко крикнул на голос с потолка. Приказал.

И всякий раз, когда раздавался голос с потолка, он не отдавал команд ему! Он лишь докладывал и выполнял!

И никто не посылал голема защищать её от монстров, ибо он и есть тот голем! А сейчас он вылез из него, потому что стальной гигант в пещеру просто не пролезет!

За всеми этими, свалившимися на несчастный разум открытиями Яо не заметила, как её ноги вынесли её прямо к выходу, чуть нос к носу не столкнув с человеком.

— Но… как⁈ — спросила она себя безуспешно пытаясь собрать воедино разорвавшийся на сотни разных лоскутов мир, что строился в её разуме всю сознательную жизнь.

— Очевидно же: следил за тобой. — на абсолютно понятном языке ответил сам человек. — Издали, пока тебе ничто не угрожало, а когда ты пропала со всех радаров, забеспокоился и решил проверить пещеру, в которую ты вошла. Вдруг тебя ещё не до конца доели? И заметь, что я целенаправленно спускаю на тормозах тот факт, что ты всё это время морочила мне голову и прекрасно меня понимаешь.

Вот как? Следил за ней? Беспокоился? Будучи словно в тумане и до сих пор отказываясь верить в то, что видит, Яо выдала лишь то, что было у неё прямо на языке, совершенно не заботясь о смысле сказанного.

— Но… но ты же… обезьяна… — было в этих словах столько невинной детской обиды, на