Глядя на эту землю, такую европейскую с виду, трудно поверить, что когда-то здесь хозяйничали львы, леопарды и бабуины (последних, кстати, все еще можно увидеть в окрестностях долины). Даже чернокожие работники смотрятся несколько странно на фоне ухоженных виноградников.

В одном конце долины, в местечке под названием Франч Хук, воздвигнут мемориал французским гугенотам, которые вместе со своими голландскими собратьями осваивали Капский полуостров. Приятно, конечно, что южноафриканцы бережно хранят память о своих предках. Хотя, на мой взгляд, лучшим памятником французским переселенцам является сама Дракенштейнская долина с ее винодельческим бизнесом. Если рассматривать эмигрантское племя в целом — то есть всех тех людей, которым по политическим или религиозным мотивам пришлось в различное время покинуть родную землю, — то французские гугеноты, наверное, были самыми желанными гостями на чужбине. И немудрено: ведь они обладали не только бесценными профессиональными навыками (которые ценились в любой принимающей стране), но и таким качеством, как абсолютная и безусловная лояльность к новой родине. Таким образом, можно сказать, что с прибытием гугенотов в развитии Южной Африки началась новая счастливая эра. И хотя число французских переселенцев было сравнительно невелико, трудно переоценить то воздействие, которое они оказали на южноафриканскую историю. Вновь прибывших колонистов расселили в местности, получившей название Франч Хук, а также на противоположном конце долины — вокруг Паарля. Перед французами ставилась задача разобраться, что же не так с капским вином, и поелику возможно привить новые полезные навыки местным жителям. А надо сказать, что голландцы уже на протяжении семи лет (с самого прибытия на Кап) предпринимали доблестные попытки производить вино. Увы, их продукция не пользовалась спросом ни в Батавии, ни в самой Голландии. Оценка экспертов не оставляла никаких надежд — капское вино по вкусу напоминало яблоки-дички. Однако, на счастье местных фермеров, среди гугенотов сыскались люди, знакомые с секретами французского виноделия.

Они прибыли на африканскую землю точно так же, как приезжали в другие уголки мира: не имея за душой ничего, кроме той одежды, что была на них, своих убеждений и своих уникальных трудовых навыков. Эти люди начинали с убогих глинобитных лачуг, но достаточно скоро стали владельцами очаровательных шато и лучших виноградников на Капском полуострове. Понадобилось всего несколько поколений, чтобы французские переселенцы породнились с голландскими соседями и обогатили их знанием французского языка и своих обычаев. Если бы какой-нибудь француз приехал на Кап в конце восемнадцатого столетия и попытался отыскать своих бывших соотечественников, то он был бы сильно разочарован, обнаружив новую (и практически монолитную) общность южноафриканцев. Если они что и унаследовали от гугенотских предков, то французские имена и названия ферм, некую живость характера да особый способ выпечки хлеба.

Мы можем проехать по долине реки Берг — от Франч Хука до Веллингтона — и убедиться, что французские имена благополучно дожили до наших дней. Среди наименований ферм попадаются такие, как Ла Кот, Ла Дофин, Ла Тер де Люк, Ла Прованс, Шампань, Кабрье, Ле Пари, Дьедон, Бьендон, Ле Рон, Ле Арк де Орлеане и многие, многие другие. Если же говорить об именах тех, кто обитает на этих (и прочих) винодельческих фермах Капа, там вы непременно встретите Дю Туа, де Виллье, Маре, Жуберов, Малербов и прочих потомков французских эмигрантов.

Надо заметить, что здесь, в Южной Африке, гугенотские фамилии претерпели неизбежные трансформации, порой изменившись до неузнаваемости. Собственно, то же самое происходит и у нас в Англии: тысячи людей живут, не подозревая о своем французском происхождении. Если не брать в расчет экзотическую фамилию Букок, которая является совершенно явным англицизмом от французского «Beaucoup», то большинство гугенотов — очевидно, в целях более успешной ассимиляции — очень ловко замаскировались под англичан. Для этого они просто-напросто переложили свои фамилии на английский лад. Так, мсье Леблан превратился в мистера Уайта, Тоннелье стал Купером, Лежен — Янгом, Ленуа — Блэком, а Уайзо — Бэрдом. Аналогичный процесс наблюдался и в Голландии: Дюбуа превратился в ван дер Боша, Леруа стал де Конингом, Леблан — де Виттом. Я к сожалению, не могу сказать, до какой степени подобное утверждение применимо к Южной Африке.

Однако достаточно беглого взгляда на местный телефонный справочник, чтобы убедиться: огромное количество южноафриканских фамилий имеет гугенотское происхождение. Некоторые из них практически сохранились в первозданном виде, другие приобрели легкий голландский оттенок. Так например, фамилия Дюпре в Южной Африке звучит как Дю Прэз, Сенешаль превратился в Сенекаля, Вильон в Вильена, Селье в Силлие, Меснар в Миннаара. С другой стороны, множество имен — таких, как де Клерк, Дюплесси, Леруа, Маре, Малан, Ретиф и Малерб — сохранили исконную французскую форму.

Я исследовал эту чудесную долину от края и до края. Видел, как работают цветные рабочие в протяженных виноградниках и в ухоженных фруктовых садах: они подвязывали виноградные лозы, обрывали сливы и опрыскивали химикатами персиковые деревья в целях борьбы с вредными насекомыми, которые, судя по всему, прекрасно прижились и на южноафриканской почве. Я любовался старинными французскими шато, излучавшими атмосферу мира и спокойного достоинства. Ла Прованс, Бушендаль, Ламотт, Ле Рон и Бургонь (иногда произносится как Бургундия) — все стояли, обратившись лицом к аккуратным садам и виноградникам и сверкая ослепительно-белыми фронтонами, на которых отпечатывалась кружевная тень окружающих деревьев.

Все эти шато выстроены в конце восемнадцатого века или, может быть, в начале девятнадцатого. И все они неуловимо похожи друг на друга — то же самое фамильное сходство, которое порой обнаруживается в очаровательных девицах из одного семейства. Хозяйка одного из таких шато любезно разрешила мне осмотреть дом изнутри. Я заглянул в традиционную вуркамер, или, по-нашему, гостиную (в произведениях ранних писателей это сугубо дамская комната — здесь, как правило, сидит жена хозяина, его многочисленные дочери и рабыни). Из вуркамер можно попасть в соседние комнаты. Я обратил внимание на простую планировку здания, которая вполне соответствовала здешнему климату. Как мне объяснили, привычка строить одноэтажные фермы объясняется естественными причинами, к коим относятся частые капские ветра и недостаток в древесине. С другой стороны, те же причины применимы и к Голландии, однако там подобной традиции не сложилось. Голландские фермы и поныне строятся в виде бунгало.

Дальше я отправился в сторону горного массива Саймонсберг — этакой голубой Валгаллы. Долгий переезд завершился возле прелестной белой усадьбы, стоявшей в окружении пышных садов. Небольшой плавательный бассейн был заполнен прохладной водой горных ручьев. С веранды открывался великолепный вид на живописную долину, тянувшуюся далеко на восток. В самом конце ее начиналась узкая белая тропинка, уходившая в глубь горных хребтов. Дорога эта под названием Франч Хук-пасс ведет через Готтентотскую Голландию в Восточный Кап. Я узнал, что в старину она называлась Олифантс-пасс, то есть Слоновий перевал. Невероятно, но получалось, что в прошлом — менее чем три столетия назад — по Дракенштейнской долине действительно разгуливали слоны.