— Илья, давай сохраним нейтралитет. Я ясно представляю твой договор с моим отцом — это ваши дела. Но пожалуйста, не трогай меня больше, чем требуется, я ведь тебе не нужна. — И гляжу на него. Не знаю, чего жду. Чего угодно, наверное, лишь бы в мою пользу.

— Ты правда такая дура, да? — приподымает бровь в изумлении, будто я только что крысу из кармана достала и начала её есть, — дорогая моя, тебе просто нужно запомнить. Даже понимать необязательно, просто держи в голове, как можно дольше, — постукивает указательным пальцем по моему виску, — ты моя собственность. Моя соб-ствен-ность, — распевает во весь голос, словно тут театральное действо, — ты будешь делать то, что я скажу, говорить, когда я захочу, расставлять ноги по щелчку вот этих пальцев, которыми я совершенно справедливо буду карать тебя за непослушание. Ты марионетка, моя кукла, мешок костей, напитанный кровью, главная задача которого делать так, чтобы его хозяин был доволен. Всё. Это задача твоей жизни. Каждая женщина ищет такой же семьи, как у нее была. Я дам тебе это сполна. Наслаждайся.

Я вдыхаю, а выдохнуть не могу, только часто сглатываю и моргаю быстро-быстро. Спина начинает болеть, так плотно я вжалась в сидение, а пальцы покалывать от стискивания дверцы. Кажется, единственное, что разрешено мне сейчас — дышать, сглатывать, моргать. Это все, что я могу. Все, что могу, лишь бы не заплакать. Не зареветь тут, прямо при нем. Позорно разрыдаться. Подождите-ка. Мешок с костями достоин позора?

Это машина моего отца, мы едем ко мне домой, будем присутствовать на торжестве моего родственника в присутствии моей семьи. Это больше моё, чем его. Тогда почему моя собственная жизнь принадлежит больше ему, чем мне? Принадлежит каждому, кто сильнее? Это я позволила? У меня есть выбор? Можно мне карту, где крестиком обозначено "выход"?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ворота отворяются автоматически. Остаток дороги был проведен в тишине. Рассматривание пейзажей, воздух из окна, которое я, собравшись с мыслями позволила себе открыть — вот мое успокоение.

Виктор выходит первым, отворяет дверцу машины мне, Илья выходит сам. На пороге нас встречает мама.

— Здравствуйте, дети. Илюша, как прошла дорога? — она чинно целует дважды в щеку меня, затем Илью, который немного наклоняется к ней. В этом нет любви, в этом показушность: мы высшее общество. И даже если из посторонних глаз присутствует лишь водитель, закон есть закон. Мне от этих почестей всегда тошно — чета Романовых, не меньше.

Высказывание, которое когда-то зачитала на уроке учительница литературы Галина Федоровна: «Чем больше в семье показушной, тем меньше в ней любви настоящей» особенно въелось в память. Потому что обо мне, потому что правда.

— Наконец-то! Виктор, свободен. Отойди, Светлана, дай с зятем поздороваться. Чего встала, как вкопанная, через час выезжать! В ресторане все готово? — он кидает быстрый взгляд на маму, та опускает глаза, кивает и пробормотав что-то вроде «сейчас- сейчас» поднимается по ступеням в дом, — Ну, говори, Илья, как вела себя моя дочь? —они пожимают друг другу руки.

И только я открываю рот, чтобы поздороваться и поздравить отца с именинами, как слышу обращенное к себе:

— Здравствуй, ко мне в кабинет.

По пути в карательную я прокручиваю в голове что могла натворить. Это должно быть что-то запретное, вот только на ум ничего не приходит. Хотя нет. Лишь одно — Марк. Только откуда? Возможно, нас у подъезда видел Илья? А может, я зря доверилась Арине? Либо же у меня паранойя и дело вовсе не в этом.

Перед дверью глубоко вдыхаю и на выдохе толкаю деревянную махину. Я знаю, что его там нет, но само место вызывает отголоски страха и потому мне не спокойно.

Осторожно опускаюсь на гостевое кресло, вдыхаю, выдыхаю, осматриваюсь. Здесь ничего не изменилось. Хотя, разве должно? Воспоминания накатывают одно за одним, мотаю головой, чтобы избавиться. Не сейчас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мечтаешь? Лучше бы училась, — и хоть я уже видела отца сегодня, он уже говорил со мной, и даже слышала его тяжелые шаги по коридору, ознаменовавшие его приближение. Шаги, которые никогда ни с чьими не спутаю, а не вздрогнуть при звуке его голоса не могу. Слишком много событий произошло в стенах этой комнаты.

— У меня хорошие отметки, я черпаю знания не только из основной программы, много занимаюсь дополнительно, — и после решительного вдоха добавляю, — С Днем рождения, отец, я желаю…

— В ресторане пожелаешь, — отмахивается, — сейчас к тому, что меня интересует. Ты лучшая в университете? — сканирует меня взглядом.

— Стараюсь оправдать твою фамилию. Знаю, что для тебя это важно, не хочу расстраивать…

— Ты не можешь меня расстроить, — отрезает, — Только себя. Провинишься — будешь наказана. Все просто.

— Я помню. И да, я первая по успеваемости.

— Память у тебя значительно улучшилась, раньше ты явно забывала домашний устав. Ситуация с рукой пошла тебе на пользу. — Он смотрит мне прямо в глаза и на мгновение мне чудится что-то садистское в выражении его лица, будто наслаждается? Бред. Показалось. Мама тогда говорила, что он жалеет. Я поверила. И сейчас хочу верить в это. Он ведь мой отец. — Илья обмолвился, что решение отправить тебя в Киев не оправдано. Щенок, уже рассуждает что-то, — самодовольно усмехается, и тут же кивает сам себе — Хотя, пусть учится распоряжаться, мужик ведь. Хороший хлопец, будто моя порода.

Всё это время я думала лишь об одном. Нервно потирая пальцы, в который раз заложив волосы за уши, я осмеливаюсь: