— Я только знаю, Тоби, что ты представил своей семье очень опасного человека.

— Он не проснется, пока я не разбужу его, Лиззи. Разве ты не видишь, чем теперь я владею? Памятью, в которую я могу войти и выйти. Оставить ее в покое, а потом опять к ней вернуться. Господи, силы небесные! Какая сокровищница, а, мистер Бакл? Он говорит на жаргоне, заметили? Он спрятал его под ливреей, но на нем клеймо штата Новый Южный Уэльс.

— Ты не должен держать его здесь, — воскликнула Лиззи. — Это не какая-нибудь отвратительная рука, которую ты можешь хранить в банке!

— Я буду навещать его в тюрьме.

— При всем моем уважении, молодой сэр… — промолвил Перси Бакл.

— Да, мистер Бакл?

— Я понимаю, сэр, что ваше приглашение это большая честь для меня…

— Говорите, говорите, мистер Бакл.

— Мне не хочется смущать вас, сэр. И я благодарен вам за возможность видеть такой необычный эксперимент.

— Мистер Бакл…

— Мне кажется, сэр, что здесь я с вами не согласен…

— Пожалуйста, продолжайте.

— Мы слишком много на себя берем, осуждая его. Это не делает нам чести.

Отс фыркнул.

— Разве вы не видели его спину? Он преступник.

— Что ж, вы увидели страницу его истории, — упрямо продолжал маленький бакалейщик. — Каким бы ни был его проступок, любой, у кого есть хоть капля сострадания, убедится, что он уже поплатился за свои грехи. Я не отправлял бы его снова в тюрьму.

— Но я уверен, вам не захочется вернуться с ним в ваш дом.

Мистер Бакл промолчал.

— Быть обворованным? Или убитым в постели? — Добрые глаза Перси Бакла встретились с глазами молодого человека.

— Он пока не причинил мне никакого зла.

— Мистер Бакл! — воскликнул Тобиас Отс. — Мне кажется, бакалейщик, каждый день имеющий дело с добропорядочными и честными горожанами, не видит того, что видит писатель.

— Прошу прощения, сэр, но вы, кажется, забыли мою историю.

— Я ни о чем не забываю, — гордо ответил Тобиас. — Я могу пересчитать названия всех цветов, которые росли у дорожки нашего дома, когда мне шел пятый год.

— Я был одним из тех бедняков, что торгуют жареной рыбой в Севен-Дайалс. Я многое видел там, сэр. Вы и я платили злом за зло, но лучше не пугать мисс Уоринер тем, что мы сами хотели бы забыть.

— Никто ничего не забывает. Это все вот здесь, Бакл. У нашего австралийца вся его жизнь у него в мозгу. Он помнит пеликанов, попугаев, рыб и призраков, за такие сведения королевские ботаники заплатили бы соверен или два, лишь бы только узнать. Он даже упомянул «кошку» — плеть-девятихвостку!

— Упаси Господь, сэр. Одно название чего стоит.

— Когда в наше первое свидание он упомянул об этой плетке, это было ключом к ответу. Такое наказание могло быть изобретено только в Новом Южном Уэльсе.

— Вы никогда не представляли себя в его положении? Я же почувствовал весь ужас этого чертовски поганого состояния. Простите, мисс Уоринер, но слово чертовски здесь к месту.

— Бакл, дорогой Бакл. Ведь это мое призвание — представлять себе все.

Рот Перси Бакла сжался, щеки побледнели и запали. Он посмотрел тяжелым взглядом на Тобиаса Отса, прежде чем ответить.

— Неужели, сэр? Возможно. Что же касается меня, то у меня была старшая сестра, которой пришлось оказаться в этом проклятом месте. Я имел честь стоять в зале Нью-гейтского суда и слушать, как судья зачитывает приговор. Я поддерживал мою бедную мать, которая в обмороке упала мне на руки. Простите, что плачу, сэр. Моя сестра не была ангелом. Одному Господу известно, что с ней сталось.

— Но вы же потом слышали о ней.

— Каким образом мог я слышать о ней? Поставьте себя на ее место, как могла она послать весточку тем, кто ее любил? Отважной была наша Дженни. Она считала меня никудышным неудачником с моей жареной рыбой. Я никогда не забуду этот день. Помоги нам Господь, если мать Англия будет так недобра к своим детям.

— Я думаю, что вы очень хороший человек, мистер Бакл. Вы христианин.

— Мне не хотелось бы спорить с вами, — ответил Перси Бакл, глядя в пол и произнося слова так тихо, что его едва было слышно. — Но я неверующий.

— Вам, разумеется, не хочется, чтобы этот человек вернулся в ваш дом?

— Я не вижу для себя иного выхода.

— Но как же ваша безопасность? Безопасность ваших слуг?

— Я был бы рад, если бы у меня был лучший выбор, это верно, но иного выхода я не вижу. Можно ли нам, друзья, оставаться здесь и продолжать беседу, когда он там, один, и Бог знает, в каком он сейчас страхе, он, должно быть, уже видит себя снова в этом ужасном месте?

Тобиас Отс улыбнулся.

— Вы храбрый человек, если берете к себе в дом зверя, подобного льву.

— Тут нет никакой храбрости. Спросите любого. Я робок и труслив, как мышь. Мне хотелось бы быть храбрым, это помогло бы мне во всей этой истории.

Тобиас Отс посмотрел на стену, словно измерил расстояние между нею и собой, затем провел рукой по волосам и, наконец, вынув черепаховую расческу, быстро привел волосы в порядок.

— В таком случае я буду действовать в своих интересах, — решительно заявил он. — Я не выдам его.

Перси Бакл вскинул голову.

— Вы собирались отдать его в руки закона?

— Да, но увидев, как вы настаиваете на том, чтобы мы его оставили…

— Я его оставлю у себя, — поправил его Перси Бакл.

— Но, Тоби, — не выдержала Лиззи, — мы не можем оставить его на свободе.

Тобиас проигнорировал протест свояченицы.

— Вечерами, мистер Бакл, бродя по городу, я прохожу мимо вашей лавки в Клеркенуэлле, потом спускаюсь вниз к Лаймхаузу, а затем возвращаюсь обратно через ваши ужасные Севен-Дайалс и Уэлли-Дкжс, Хоппинг-Тодт и Шиф-оф-Берли. И все это остается у меня вот здесь, в моей черепной коробке. Но сейчас вы меня ввели в совсем иной мир, столь же богатый, как сам Лондон. Сколько жизненных загадок таится в темных узких закоулках этой исстрадавшейся души, сколько награбленного золота спрятано в подземельях на этих грязных улицах.

— Я не совсем понимаю, о чем вы, сэр?

— Я говорю о Криминальном Сознании, — пояснил Тобиас Отс, — ждущем своего первого картографа.

Каждую ночь за двойными занавесками Джек Мэггс беспокойно ходил по комнатам пустого дома Генри Фиппса, ловко открывая ящики и шкафы, перебирая своими большими квадратными пальцами тончайшие узорчатые ткани и кружева. Здесь же он удобно устроился спать на деревянной скамье со спинкой, чутко прислушиваясь к любому шуму или шороху, извещавшему о возвращении человека, которого он ждет, к которому пришел повидаться. В этих же комнатах он продолжал писать свое письмо, чтобы вручить его «Ловцу воров» для передачи отсутствующему хозяину дома, на случай, если тот не вернется в дом.