Ну, и манера речи. Гик, специализировавшийся в Йеле на математике и компьютерных науках, говорил на загадочном языке и добавлял к смеси физических и финансовых терминов редкие, малоизвестные слова. Иногда Кьюсаку хотелось, чтобы его друг говорил с субтитрами.

– Я закрываю свой фонд, – сказал ему Кьюсак в феврале.

– Почему? Что случилось?

– Проблемы с собственным капиталом, помимо прочего.

– Из-за деформации конформного инварианта, Джимми?

– Ага, если Калеба Фелпса можно назвать деформацией.

В течение первой недели Кьюсака в «ЛиУэлл» они с Димитрисом ежедневно разговаривали по телефону. Именно Гик помог Джимми избавиться от его опасений.

– Ваш ведущий трейдер знает, как вы хеджируете. Так, Джимми?

– Конечно. Иначе он бы не смог реализовывать стратегию компании.

Кьюсак говорил уверенно, но ответ был чистейшей догадкой. Он боялся, что ответ «без понятия» может прозвучать глупо или наивно; оба варианта неприемлемы, даже в разговоре с верным другом.

– Это хороший знак, – заключил Гик. – У твоего босса есть круг доверенных лиц. Принеси ему пару толстых клиентов, и он расскажет тебе о хеджировании.

– Но как мне продавать то, чего я не понимаю? – помялся Кьюсак. – Это проблема курицы и яйца.

Гик мгновенно ощутил тревожные флюиды. Но давно зная о сдержанности Кьюсака, продолжал давить:

– Виктор скажет тебе?

– Никогда. От этого типа вообще непонятно, чего ожидать.

– Тогда все просто, – заявил Гик. – Позаботься, чтобы Сай присутствовал на твоих презентациях. Пусть он уходит от прямых вопросов потенциальных клиентов. А через некоторое время ты будешь нужен ему сильнее, чем он – тебе.

– Это хорошая теория.

– Я прикрою твою ось ординат.

– О чем ты?

– Твою спину, Джимми. Я прикрою твою спину.

30 апреля, среда…

«Бентвинг» по $60,49

Лизер сидел в кабинете и размышлял, барабаня пальцами по столу и глядя на графики. Он был раздражен. Его фонд опережал Доу. И толку? Индекс снизился на три и два процента, а его портфель едва не вышел в убыток. Что-то не так. Почему «Бентвинг» идет вниз? Почему стабилизировался «Хафнарбанки»?

– Дерьмо, – вслух сказал Лизер, увидев на телефоне номер входящего звонка.

– Как дела, Сай?

Он ненавидел тягучий акцент своего партнера. Он ненавидел Юг, его вонючую жару, всю суету вокруг заплесневевших плантаций вроде Нью-Орлеана, Чарльстона и прочих южных городов. Сай никогда не пересекал линию Мэйсона-Диксона[27]. Слишком много гребаного тепла.

– В чем дело?

– Ты уже встречался с тестем Кьюсака?

– Ты с ума сошел? – взорвался Лизер. – Джимми пока даже туалет сам не найдет. Давай придерживаться плана.

– Ты теряешь время.

– А кто тебя спрашивает? – ощетинился Лизер.

– Забавно, что ты это сказал. Пора обсудить пару деталей.

– Каких? – поморщился Лизер, прекрасно понимая, о чем пойдет речь; его партнер держал все карты.

– Мою долю.

Через двадцать минут Сай отключил телефон. Он уже очень давно не был в таком омерзительном настроении.

– Мне не нужно это дерьмо, – прошептал он.

Снова и снова в его ушах звучали слова партнера: «Я хочу. Я хочу. Я хочу».

6 мая, четверг…

«Бентвинг» по $61,61

– Я боюсь.

Не так Кьюсак предполагал проснуться. В большинство рабочих дней верещал будильник, и Джимми тупо шлепал по нему рукой. Потом бормотал что-то невнятное и скверное, обычно по букве за каждый час сна. Не очень здорово, когда ты валишься в час ночи как мешок с картошкой, в пять утра уже орет будильник, и перепуганная спросонья жена интересуется, какого черта случилось; в слове «блин», конечно, четыре буквы, но изо рта вылетает совсем другое. Но сегодня именно Эми разбудила своего Джеймса.

Кьюсак вошел в ритм долгих дней в «ЛиУэлл» и коротких ночей с женой. Супруги не разговаривали со вчерашнего утра. В понедельник, когда он вернулся с ужина, на котором они с Саем и Виктором разрабатывали стратегию, Эми уже спала. Что-то грызло его босса тем вечером, пока они втроем ели бифштекс «Акаси Кобо» в гринвичском ресторане «Польпо».

А сейчас что-то грызло Эми. Она лежала на их желто-белой кровати и боролась со своими страхами. Эми толкнула Кьюсака во второй раз, потом еще. Он подскочил: пришедшая в голову мысль прояснила мозги, как нашатырь.

«Неужели Эми узнала про наши финансовые проблемы?»

– Милая, что случилось? – спросил Кьюсак, моргая и готовясь к неприятностям.

– А вдруг я не узнаю нашего ребенка?

Кьюсак облегченно вздохнул. Он протянул руку и погладил живот жены. Еще ничего не видно, но он чувствовал под рукой плотность живота. Когда Эми перешла трехмесячный рубеж без всяких неприятностей, они оба успокоились.

– Поверь, ты узнаешь Яза.

Кьюсак прозвал их еще не рожденного ребенка в честь Карла Ястржемского, бейсболиста из «Ред сокс».

– Ты будешь узнавать его по запаху, по манере двигаться и искать тебя своими голубыми глазами. Материнство всегда разносит прозопагнозию вдребезги.

– Почему ты так уверен?

– Я просто знаю, – ответил Джимми, уже полностью проснувшись, уверенный и обнадеживающий, с той самой кривой улыбкой, которую иногда принимали за ухмылку. – Да и потом, если все же возникнут проблемы, мы всегда можем сделать Язу татуировку над пупком – скажем, пару красных носков[28].

Эми взвизгнула и ударила его пуховой подушкой:

– У нас будет девочка. И никаких татуировок!

Шутки насчет девочки или мальчика успокаивали Эми и уменьшали ее страхи по поводу прозопагнозии. Обычно после этих шуточных споров жена снова засыпала. В рабочие дни она вставала в семь тридцать и ехала в зоопарк Бронкса, к своим рептилиям – кормить, присматривать, заниматься исследованиями.

Но со временем страхи Эми усиливались. Бессонница была новым симптомом. И Кьюсак, несмотря на все свои заверения, понятия не имел, станет ли узнавание проблемой.