Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что касается техники допроса, то тут я, честно говоря, не очень, а потому – буду во всем полагаться на вас. Постараюсь, конечно, не дать слабину. – Маркус улыбнулся немного смущенно, – Пойду собираться.
– Да, и еще. – Альфред сделал паузу. – Констеблей разместите на улице. Там полно темных углов и подворотен, где можно спрятаться. Сами же, зайдите в таверну, чтобы я понял, что все готово. Возьмите пива, если хотите, а лучше – кофе – и ждите. Хорошо?
– Да, конечно.– Маркус кивнул.
– Теперь бумага для полиции…– Альфред сел и достал из портмоне сложенный вчетверо листок. Он его развернул и разгладил ладонями, прижимая к столу. Когда он убрал ладони, Маркус увидел внизу большую, красной мастики, печать Министерства. – Вы позволите присесть за ваше бюро, мой друг?
– Само собой! Прошу вас! – Маркус указал в сторону бюро. Там есть свеча, но если хотите, возьмите подсвечник отсюда.
– Думаю, будет достаточно и одной свечи, – улыбнулся Альфред и, подойдя к бюро, чиркнул спичкой, зажигая огонь. Написав на бумаге нужный текст, он посыпал документ из песочницы, стряхнул песок в урну у стола и передал листок Маркусу.
– Вот, возьмите. В принципе там все было оговорено прежде, так что эта бумага, скорее – ваше удостоверение. Ну, с богом! – Альфред встал слегка поклонился и направился к двери.
Маркус тоже засуетился, собираясь и гася уже ненужные свечи. Через несколько минут в доме стало совершенно темно, скрипнула входная дверь, и две темные фигуры выступили в ночь.
***
До полицейского управления оказалось всего-то минут двадцать пешего ходу. Убедившись, что дежурный констебль на своем посту, Альфред кивнул Маркусу, и отправился через площадь, в надежде взять запоздалый экипаж. Время все ближе подбиралось к полуночи. В домах вокруг площади не было видно ни одного освещенного окна – город спал мертвым сном. Найти ночью экипаж – дело крайне сложное, но иногда извозчики все же встречались на больших площадях. Это были, чаще те, кто страдает бессонницей. Впрочем, попадались и такие, кто надеялся на редкую удачу привезти священника к умирающему, или же врача к больному или к роженице.
Еще издали, проходя мимо центрального фонтана, уже с месяц, как закрытого на зиму, Альфред увидел тусклый огонек каретного фонаря. Значит – с извозчиком все-таки повезло. Подойдя поближе, он увидел в свете луны пегую лошадь, грустно поедающую овес из поставленного перед ней грубо сколоченного ящика. Козлы, на которых обычно сидел возница пустовали, и это было странно. Подойдя ближе еще на несколько шагов, Альфреду стало понятно, что перед ним не карета, а коляска или даже фаэтон с откидным верхом. Внутри кто-то сидел, попыхивая трубкой:
– Кто идет? – грозно спросил голос из коляски.
– До таверны «Змея и лев» довезете? – невозмутимо спросил Альфред.
– Двадцать пять сантимов! И деньги попрошу вперед!
– Извольте, – Альфред подошел к фонарю на коротком шесте, внутри которого уже догорал огарок свечи. В тусклом свете, пробивающемся через изрядно закопченные стекла, он отсчитал несколько монет и протянул их вознице. Тот вылез из коляски, внимательно пересчитал деньги, и недовольно проворчал:
– Поехали, чего уж… Раз так…
Альфред залез на кожаное сидение и закутался поплотнее в пальто. Ночь была ясная и пронзительно холодная. Не сегодня – завтра уже, видимо, должны были бы ударить первые заморозки. Возница деловито убрал ящик с овсом, закрыл крышкой, и после, отнеся его назад, закрепил где-то на запятках. Затем он вернулся, залез на козлы, и легонько хлестнув лошадь, натянул поводья. Та поначалу нехотя заковыляла по мостовой, но уже шагов через двадцать довольно бодро затрусила мелкой рысью.
Луна поднялась уже достаточно высоко и висела над крышами. Несмотря на то, что во всех окнах по обеим сторонам улицы чернела лишь кромешная тьма, мостовая была видна вполне отчетливо. Спустя какое-то время, возница сообщил, что они приехали. Альфред и сам уже это понял, увидев одинокий слегка покосившийся газовый фонарь, в трех шагах от входа в таверну. Он подошел к извозчику и попросил, чтобы тот его обождал, и с тем протянул еще двадцать сантимов.
– Если дождешься – дам еще талер. Однако, не жди меня более двух часов.
– Мы люди простые, – пробурчал извозчик, – часов у нас отродясь не бывало.
– Ладно. Обожди в общем, если хочешь заработать. Да и вот еще… Поезжай, и стань шагах в двадцати. И погаси свой фонарь. Я тебя и так найду.
– Ладно…– опять стал бубнить возница, – фонарь им теперь не нравится…
– Нравится. Внимание просто привлекать не надо. Да смотри никого кроме меня не сади, сколько бы ни предлагали!
– Да прямо там! Кто ж это мне еще талер-то предложит!?
Альфред развернулся и зашагал к таверне. За спиной послышалось, как ободья колес начали с тихим скрипом перекатываться по булыжникам мостовой. Когда Альфред толкнул дверь в таверну, коляска, видимо, уже остановилась: скрип и цоканье копыт как будто растаяли где-то во мгле.
В таверне было темно и тихо, и лишь одна масляная лампа тускло освещала довольно обширный зал. Милашка Гарри дремал за стойкой, усевшись на высоком табурете. Альфред подошел к стойке и кашлянул. Милашка тотчас подскочил, словно ошпаренный и явно машинально схватился за нож. Альфред быстро поднес палец к губам: тихо, мол! Гарри быстро заморгал и громко сглотнул. Он показал большим пальцем вниз, мол, там он.
– Играет? – шепотом спросил Альфред.
– Да какой там…– махнул рукой Гарри,– накурился с китайцами ихней дряни, и теперь без памяти валяется. Можете его прямо там и брать, по-тихому только.
– Как это? – удивился Альфред.
– Ну как… так вот… китайцы иногда приносят какую-то дрянь, с виду на дерьмо похоже, – Милашка выразительно поморщился, – и трубку ею забивают, а потом, как выкурят, так вроде как засыпают – из пушки не разбудишь. И вроде какие-то жуткие сны видят: стонут, понимаешь, мечутся… Тьфу, гадость какая!– Гарри в сердцах сплюнул прямо на пол.
– Так думаешь, если его вытащить, остальные не проснутся?
– Да какой-там! Хоть головой по ступенькам его волочите! Да, вот только, как проснется, ему обязательно попить надо, а то – может копыта отбросить!
– Да ну!– удивился Альфред.
– Точно! Так что вы уж позаботьтесь об этом, если он, конечно, вам живой нужен.
