Иногда происходило наоборот. Владелец одного клуба в Аллентауне, штат Пенсильвания, обожал Ленни Брюса. И поскольку Ленни нас хвалил, он тоже решил предоставить нам сцену. Реклама в газете уверяла: «Любимые комики Ленни Брюса». Никто в Аллентауне, штат Пенсильвания, понятия не имел, кто такой на хрен Ленни Брюс, а если бы и узнал, то воспылал бы к нему ненавистью. Вечером в зале, довольно вместительном, собиралось человек пять-шесть. Несмотря на это, хозяин пригласил нас снова. И каждый вечер повторялась одна и та же история.

В глубине души работать я не хотел. Мне было лень, к тому же я понимал, что рано или поздно начну выступать один. А наш тандем с Джеком – просто очередная ступень. Я понятия не имел, когда это произойдет, но знал, что это неизбежно. Мы сделали две программы – одну позаковыристей и вторую попроще – на случай, если эти долбаные зрители за передними столиками все-таки не разойдутся. Но это был наш пик, дальше все катилось по инерции.

Джек часто повторял, что Бернс и Карлин не сработались, потому что были слишком похожи. Наши персонажи мало чем отличались. Оба упрямые ирландцы, католики, тертые калачи. У нас было много общего – это скрепляло нашу дружбу, но не играло нам на руку на сцене.

Однако горькая правда состояла в том, что я сам не хотел делиться своими идеями с кем-то еще. В творчестве я был эгоистом. Мне надоело выкладываться ради Джека и вместе с ним.

Наши пути разошлись в марте 1962 года – точнее, ушел я. Это произошло в Чикаго, в отеле «Мэриленд», где мы сыграли свое первое большое шоу. Новость Джека шокировала, но, думаю, подсознательно он понимал, что это должно было произойти. Мы изрядно обкурились, начали валять дурака. Джек выбросил в окно свою книжку – в тот момент нам почему-то казалось, что это очень весело. Но когда она улетела в морозную ночь, он вдруг вспомнил, что внутри был весь его гонорар. Он спрятал его там от греха подальше. Мы подбежали к окну и смотрели, как в заснеженном воздухе кружатся двадцатки и полтинники, и оба понимали, что, пока спустимся на улицу, их уже и след простынет. Пришлось делить мою половину.

Джека приняли в театр «Компас»[105] в Сент-Луисе (он прослушивался одновременно с другим перспективным актером – Аланом Алдой[106], оба прошли), а затем перешел в «Сэконд сити»[107], где позже сложился его комедийный дуэт с Эйвери Шрайбером, намного более удачный, чем наш. В итоге он стал весьма успешным телепродюсером и сценаристом. Мы остались лучшими друзьями.

Несколько лет назад Джек сказал, что, не будь дуэта Бернса и Карлина, он до конца жизни работал бы на складе в «Эй энд Пи»[108]. Может быть. И вполне возможно, что без Джека я превратился бы в тупорылого старого пиздуна, загрязняющего ночной радиоэфир своим брюзжанием.

Бренда родилась в Дейтоне, штат Огайо, в 1939 году, в общедоступной больнице Святой Елизаветы, которой заведовали францисканские сестры. Лет через сорок меня однажды занесло туда среди ночи, и я чуть не угробил свою машину. А мой нос уцелел тогда чудом.

Старшая из двух дочерей, она всегда была папиной малышкой. Отца звали Арт. Он повсюду таскал ее с собой, включая любимые питейные заведения, где сажал ее на стойку, пока сам напивался. Во времена сухого закона Арт пел в чикагских ресторанах, подпольно продававших спиртное, под псевдонимом Шепчущий Тенор. Жена Арта, Алиса, заставила его завязать с пением. Она считала, что из-за ошивавшихся там гангстеров, с которыми он вынужден был пить, у него начались проблемы с алкоголем. Насколько я мог судить, когда познакомился с ним, вынуждать Арта не приходилось. Но Алиса не любила гангстеров и алкоголь, поэтому Арту пришлось отказаться от карьеры Шепчущего Тенора.

Главой их семьи была Алиса, и Бренда ее боялась. Она считала совершенно нормальным отмечать крестиком в календаре дни, когда у Бренды месячные. Человек по-своему неплохой, она была слишком сухой и строгой. Скорее всего, лютеранкой или кальвинисткой. Про Арта ничего не могу сказать. Одно время Бренду заставляли играть в церкви на органе.

Арт работал заведующим производством в типографии «Макколл», где отвечал за журнал «Ньюсуик». Крупнейшая типография Соединенных Штатов, печатавшая 60–70 изданий только в Дейтоне. В детстве Бренда любила, когда отец брал ее с собой и показывал, как работают огромные печатные станки, любила вдыхать запах типографской краски. Став постарше, она даже делала оригинал-макеты для зарубежной версии «Ньюсуика». Маленькие шаги к ее школьной мечте – стать журналисткой.

После школы она собиралась поступать в колледж – ей гарантировали стипендию в Уэслианском университете Огайо. Но мать запретила: зачем поступать в колледж, если не хочешь стать учительницей? Ей надо было сказать: «Хорошо, я буду учительницей», поступить в университет, а потом перевестись на факультет журналистики. Но она всегда была милым, послушным, прилежным ребенком, и такое ей даже в голову не пришло. А мать была непреклонна. В итоге Бренда так и не попала в колледж. И была этим очень-очень недовольна.

Года три она встречалась с соседским парнем. Как и она, он был «хорошим ребенком», они ничего такого себе не позволяли, но после истории с колледжем Бренде было так хреново, что она почти силой затащила его в постель. И после первого же раза забеременела.

Мать снова была непреклонна: они должны пожениться. И Бренда снова согласилась. Месяц спустя она шла по церковному проходу в белом платье, сшитом матерью (та была неплохой портнихой). Еще через две недели, едва истек медовый месяц, у нее случился выкидыш. Она могла вообще не выходить замуж. При первых же симптомах она потеряла сознание прямо в универмаге в центре города, но в больницу мать ее не повезла. Выкидыш произошел дома, тайком от всех.

Что же касается ее муженька, то он, бедолага, совсем сник и потерялся, так что при первой же возможности Бренда подала на развод. Это был переломный момент в ее отношениях с родителями – в их семье еще никто не разводился. Так из чудесной прилежной пай-девочки Бренда в одночасье превратилась в отвергнутую всеми двадцатилетнюю разведенку.

Она устроилась секретаршей в приборостроительную компанию, и все было хорошо до тех пор, пока не выяснилось, что начальство задействует в работе и свои приборы тоже, равно как и приборы тех, с кем ведет дела. После того как ей поручили организовать девушек по вызову для внештатных коммивояжеров, а потом заставили смотреть, как они работают, чтобы научиться и самой брать в рот, она уволилась.