Голос Эдмонда и шум потока заполняли пульсирующую темноту.

– Первым греческим ученым пришлось оглядываться на столетия назад, чтобы погрузиться в древность. Нам же достаточно оглянуться всего на одно поколение, чтобы увидеть свою «древность» – тех, кто не знал технологий, ставших для нас обыденными. Периоды развития человечества сжимаются, расстояние от «старого» до «нового» стремится к нулю. И я даю вам слово, что следующие годы будут потрясающими, безумными и совершенно невообразимыми!

Внезапно все смолкло, шум потока затих.

Наверху засияло звездами небо, вернулись сверчки и теплый ветер.

Гости едва ли не одновременно перевели дух.

В абсолютной тишине Эдмонд заговорил почти шепотом.

– Друзья мои, – произнес он. – Знаю, вы пришли, потому что я пообещал рассказать вам о великом открытии. И я благодарю вас за то, что вы любезно позволили мне сделать эту небольшую преамбулу. А теперь давайте сбросим оковы устаревшего мышления. Пришло время испытать радость открытия!

Кирш замолчал, и комнату стал заполнять туман – он поднимался, клубясь, небо над головой засияло красками рассвета, отблески его легли на людей.

Внезапно ожил луч прожектора. Эффектно качнувшись, он прошелся по залу и остановился в задней его части. Тут же почти все гости приподнялись и повернулись туда, стараясь разглядеть хозяина вечера – уже во плоти.

Но через несколько секунд прожектор вернулся в переднюю часть.

Взгляды зрителей последовали за ним.

Там, в круге света, улыбаясь, стоял Эдмонд Кирш. Его руки спокойно лежали на трибуне, которой еще несколько секунд назад здесь не было.

– Добрый вечер, друзья, – спокойно сказал великий шоумен.

Туман стал рассеиваться.

Гости вскочили на ноги, приветствуя Кирша бурной овацией. Лэнгдон присоединился к ним, не в силах сдержать улыбку.

Ну конечно. Эдмонду надо было явиться в клубах дыма!

Несмотря на антирелигиозную направленность, получилась отличная презентация – смелая, цельная и бескомпромиссная, такая же, как ее создатель. Лэнгдон начал понимать, почему растущая армия вольнодумцев и атеистов считает Эдмонда своим кумиром.

Мало кто имеет смелость так говорить и так мыслить.

В небе появилось лицо Эдмонда, и Лэнгдон заметил, что друг уже не так бледен – видно, не обошлось без умелых рук визажиста. И все же Кирш выглядел переутомленным.

Аплодисменты так сильно гремели, что Лэнгдон не сразу ощутил вибрацию в нагрудном кармане. Инстинктивно он начал искать телефон, но вспомнил, что мобильные не работают. В кармане вибрировало другое устройство, про которое Лэнгдон успел забыть. Казалось, голос Уинстона слышен даже из кармана.

Как же ты не вовремя.

Лэнгдон выудил гарнитуру из кармана. Как только подушечки коснулись скул, в голове материализовался голос с британским акцентом:

– Профессор Лэнгдон? Вы слышите? Телефоны не работают. Вы – единственный, с кем у меня есть связь в зале. Профессор Лэнгдон?

– Да. Уинстон? – Лэнгдон старался перекричать гром аплодисментов. – Я здесь!

– Слава Богу. Слушайте меня внимательно. Похоже, у нас серьезная проблема.

Как человек, не раз переживший мгновения величайшего триумфа и известный всему миру, Эдмонд Кирш находил мотивацию в собственных достижениях, но редко испытывал полное удовлетворение. И вот теперь, стоя на трибуне под шквал аплодисментов, он позволил себе насладиться осознанием того, что сейчас именно он навсегда изменит этот мир.

Садитесь, друзья, мысленно велел им он. Самое интересное впереди.

Туман рассеялся. Эдмонд поборол желание посмотреть вверх, где, как он знал, крупным планом проецируется его лицо, которое видят миллионы людей на всех континентах.

Это великий миг, подумал он с гордостью. Миг, когда исчезают границы между странами, классами и религиями.

Эдмонд повернул голову налево, чтобы кивком поблагодарить Амбру Видаль: она постоянно была рядом и без устали работала вместе с ним над подготовкой шоу. К его удивлению, Амбра вовсе не смотрела на него. Ее взгляд был устремлен на толпу, а лицо выражало озабоченность и тревогу.

Что-то не так, думала Амбра, глядя в зал из-за кулисы.

Высокий, элегантно одетый человек пытался пробиться к трибуне сквозь толпу. Он махал руками и двигался прямо в сторону Амбры.

Это же Роберт Лэнгдон. Она узнала американского профессора из видео, показанного в начале.

Лэнгдон быстро приближался. Оба телохранителя одновременно шагнули вперед, стремясь преградить ему дорогу.

Что ему нужно? Амбра заметила, что Лэнгдон сильно встревожен, и повернулась к Эдмонду: видит ли он профессора? Но Эдмонд смотрел не в зал, а на нее.

Эдмонд! Что-то случилось!

В это же мгновение внутри купола раздался оглушительный треск, и голова Эдмонда резко дернулась назад. Амбра, леденея от ужаса, увидела, что на лбу Кирша расцветает кровавая метка. Глаза его уже начали закатываться, но руки еще крепко держались за трибуну, и все тело напряглось и застыло. Но вот Кирш дрогнул, лицо словно окаменело, тело, как подрубленное дерево, начало крениться в сторону и наконец рухнуло на пол. Окровавленная голова гулко ударилась об искусственную почву.

Амбра не успела понять, что произошло, – в мгновение ока ее прижал к полу своим телом один из телохранителей.

Время на миг словно остановилось.

А потом… началось столпотворение.

В бликах от сияющей наверху проекции окровавленного тела Эдмонда гости в панике бросились прочь из зала, стремясь убежать от шальной пули.

Посреди общего хаоса Роберт Лэнгдон застыл на месте, словно парализованный. Совсем рядом лежал его друг – на боку, скрючившись, все еще лицом к залу, пулевое отверстие во лбу кровоточило. В безжизненное лицо Эдмонда бил ослепительный жестокий свет софита телекамеры, закрепленной на штативе. Она работала, передавая картинку на вершину купола, а оттуда по всему миру.

Как во сне Лэнгдон рванулся к камере и отвернул ее от Эдмонда. Поверх бегущей толпы посмотрел в сторону трибуны, туда, где лежал его друг, совершенно точно зная: Кирша больше нет.

Боже мой… Я же мог спасти тебя, Эдмонд, но Уинстон предупредил меня слишком поздно.

Недалеко от мертвого Кирша королевский гвардеец прикрывал собой Амбру Видаль. Лэнгдон поспешил к ней, но телохранитель среагировал мгновенно: вскочил и в три огромных шага оказался рядом. Мощное плечо врезалось Лэнгдону в грудь, лишая легкие воздуха и посылая волны пульсирующей боли по всему телу. Лэнгдон упал на спину, жестко приземлившись на искусственный газон. Прежде чем он успел сделать вдох, его перевернули на живот, заломили левую руку за спину и прижали стальную ладонь к затылку. Лэнгдон лежал, совершенно обездвиженный, чувствуя, что трава газона отпечатывается на его левой щеке.