Наши враги развязали войну, сказал Регент. Наш выбор – убивать или быть убитыми.

Прислонившись к тканевой стене, Амбра Видаль стояла в правой передней части зала. Она надеялась, никто не заметит, как она расстроена.

Эдмонд говорил, что программа чисто научная.

Американский футуролог никогда не скрывал своего неприятия религии, но Амбра и помыслить не могла, что сегодня вечером он проявит такую враждебность.

Он отказался показывать рабочую версию презентации.

Конечно, ее ждут серьезные проблемы с членами попечительского совета музея. Но у Амбры были и куда более важные причины для тревоги. Причины личного характера.

Пару недель назад она рассказала одному весьма влиятельному человеку о своем участии в мероприятии. Этот человек настаивал – причем очень жестко, – что она должна отказаться. Говорил, нельзя соглашаться вести вечер, не зная, какой будет программа. Это даже опасно, особенно если речь идет о таком иконоборце, как Эдмонд Кирш.

Он чуть ли не приказывал мне не участвовать, вспоминала Амбра тот разговор. Но его безапелляционный тон так разозлил меня, что я не стала слушать.

И вот теперь, стоя в одиночестве под звездным небом, она спрашивала себя: смотрит ли он сейчас трансляцию? Сидит ли где-то у монитора, обхватив голову руками?

Конечно, он смотрит. Вопрос в другом: как теперь он поступит со мной?

В своем кабинете в кафедральном соборе Альмудена епископ Вальдеспино неподвижно сидел за столом, не сводя глаз с экрана ноутбука. Несомненно, неподалеку от храма – в королевском дворце – тоже смотрят прямую трансляцию. Особенно принц Хулиан, наследник испанского трона.

Должно быть, он сейчас в ярости.

Один из самых известных музеев Испании проводит мероприятие, организованное американцем – воинствующим атеистом. И все это транслируется в прямом эфире. Многие религиозные деятели уже назвали происходящее «кощунственным антихристианским рекламным действом». Подливает масла в огонь и то, что ведущая вечера – директор музея, женщина редкой красоты, одна из новых и самых ярких звезд Испании. Последние два месяца имя Амбры Видаль не сходит с первых полос, и с недавних пор она – объект восхищения всей страны. Невероятно, но все это сеньорита Видаль поставила под удар, согласившись устроить и провести презентацию, представляющую собой прямую атаку на религию.

У принца Хулиана нет выбора. Ему придется официально отреагировать.

И не только потому, что ему предстоит стать правителем католической страны. Это лишь часть проблемы. Гораздо важнее, что совсем недавно, в прошлом месяце, принц Хулиан сообщил народу радостную весть, после чего Амбра Видаль проснулась знаменитой.

Он официально объявил об их помолвке.

Лэнгдону не нравилось, какой оборот принимают события. Выступление Эдмонда вот-вот обернется публичным отрицанием веры в целом. Неужели он не понимает, что обращается не только к ученым-агностикам в этом зале, но и к миллионам людей во всем мире?

Совершенно ясно: эта его презентация приведет к настоящей войне.

Лэнгдона тревожило и собственное участие в программе. Да, для Эдмонда видео из Гарварда – прежде всего дань уважения учителю. Но Лэнгдон, сам того не желая, уже становился причиной религиозных разногласий. И предпочел бы не повторять этот печальный опыт.

Как бы там ни было, Кирш сейчас ведет осознанную атаку на религию, а видео и аудио – его оружие. Лэнгдон начал сожалеть, что так легкомысленно отнесся к сообщению епископа Вальдеспино на автоответчике Эдмонда.

Голос Кирша снова заполнил помещение, вверху вспыхнул коллаж, составленный из религиозных символов разных времен и народов.

– Должен признаться, – говорил Кирш, – у меня были сомнения, стоит ли сегодня объявлять о моем открытии. Особенно беспокоило меня, как оно может повлиять на верующих. – Он ненадолго замолчал. – Поэтому три дня назад я сделал нечто совершенно мне не свойственное. Уважая людей, придерживающихся религиозных воззрений, и желая понять, как примут мое открытие представители разных конфессий, я поговорил с тремя видными религиозными лидерами – последователями ислама, христианства и иудаизма. Я рассказал им о моем открытии.

По залу пробежал приглушенный ропот.

– Как я и предвидел, их реакцией стал шок, а затем и гнев. Несмотря на то что отношение этих людей оказалось негативным, я хочу искренне поблагодарить их за любезное согласие встретиться со мной. Не стану называть их имен, это было бы некорректно, но хочу обратиться к ним напрямую: спасибо, что вы не стали чинить препятствия подготовке этой презентации. – Он снова сделал паузу и продолжил: – Хотя, видит Бог, могли.

Лэнгдон слушал, поражаясь способности Эдмонда ходить по тонкому льду и прикрывать тылы. Решение встретиться с религиозными лидерами говорило об открытости, доверии и непредвзятости – качествах, которые, если учитывать репутацию Эдмонда, были ему не свойственны. Встреча в монастыре Монтсеррат, как теперь видел Лэнгдон, преследовала цель прощупать почву и в то же время была ловким пиар-ходом.

Умно. В некотором смысле подстелил соломки.

– Исторически, – продолжал Эдмонд, – религиозное рвение всегда вставало на пути научно-технического прогресса. Поэтому сегодня я прошу религиозных лидеров всего мира отнестись сдержанно и с пониманием к тому, что я собираюсь сказать. Пожалуйста, давайте не будем повторять ошибки прошлого. Давайте обойдемся без жестокости, крови и насилия.

Изображения на иллюзорном небе померкли, и на их месте возник чертеж древнего города-крепости – правильный круг мегаполиса, расположенного на берегах протекающей в пустыне реки.

Лэнгдон мгновенно узнал древний Багдад, его необычную кольцевую структуру, подчеркнутую тремя концентрическими обводами стен, увенчанных зубцами и амбразурами.

– В восьмом веке, – заговорил Эдмонд, – Багдад был крупнейшим центром знаний на земле. Его училища и библиотеки распахивали двери для всех религий, философских школ и ученых. Пятьсот лет город дарил миру невиданные научные открытия, влияние которых мы чувствуем до сих пор.

Наверху снова появилось ночное небо, но теперь возле многих звезд светились названия: Вега, Бетельгейзе, Ригель, Альгебар, Денеб, Акраб, Китальфа.

– Названия этих звезд пришли к нам из арабского языка, – продолжал Эдмонд. – Сегодня примерно две трети всех звезд носят арабские названия, поскольку их открыли астрономы арабского мира.

Над лужайкой высыпало так много звезд вместе с их арабскими названиями, что, казалось, небо вот-вот взорвется. Но вот имена растаяли, и осталась лишь ширь звездного неба.

– И, конечно, если мы захотим посчитать звезды…

Наверху возле самых ярких звезд начали загораться римские цифры.