И вздрогнула, едва прохладные руки кесаря властно легли на мои плечи.

– Распространенный? – холодно переспросил он и тут же ответил: – Нет, не распространенный – единственно существующий.

Слов нет.

Впрочем, их и не осталось, едва боль начала исчезать с каждым новым прикосновением пресветлого. И это было спасением.

И все же я не могла не высказаться по поводу озвученной информации:

– Очаровательно, – ядовито проговорила я. И жестко добавила: – Это недопустимо, соответственно, будет изменено.

Кесарь никак не отреагировал на мое решение. Его ладони, нежно массируя, прошлись по шее, коснулись головы, затем спустились на спину, дойдя до края полотенца, остановились, после чего, уже совершенно лишенной боли, мне спокойно сообщили:

– Традиции в общении можешь менять, нежная моя, традиции в одежде – нет.

И пока я пыталась облечь вспыхнувшее негодование в какую-либо хотя бы словесную форму, кесарь меня покинул.

А я просто-таки горела праведным возмущением!

Что значит традиции в одежде – нет?! Да он хотя бы раз это подобие одежды надевал вообще?!

Но отвечать мне, естественно, никто не собирался.

Не став терять время, я покинула купальню и обнаружила рабынь, которые уже ожидали меня, дабы сопроводить в гардеробную. Просторное светлое помещение изобиловало зеркалами и пугало наличием уже готовых и висящих на вешалках традиционных нарядов для пресветлых леди. Более того – один пыточный костюм уже ожидал конкретно меня, расположившись на вытянутых руках рабынь.

И мое раздражение вспыхнуло с новой силой.

Все в том же полотенце я развернулась и стремительно покинула гардеробную, стремясь высказать кесарю все, что я думаю по поводу одежды, в которой думать особо не получается вообще!

Разъяренной фурией я ворвалась в спальню, которая, как оказалось, принадлежала не мне, и остановилась, обнаружив пресветлого императора за накрытым к завтраку круглым столиком у окна. Кесарь, к слову, был не один – напротив него восседала пресветлая Эллиситорес, рядом с императором пустовало место, видимо приготовленное для меня.

В момент моего появления пресветлая степенно намазывала на крохотный квадратик белого, судя по виду, рисового хлеба ярко-синее пюреобразное нечто и едва не выронила нож при виде крайне раздетой меня.

Кесарь же о моем появлении явно был осведомлен заранее, считав, вероятно, весь тот набор эпитетов, который сейчас крутился у меня на языке.

Итого – на меня был направлен ледяной взгляд, и не менее ледяным тоном Великий император произнес:

– Нежная моя, потрудись облачиться в куда более приличествующий твоему положению наряд.

И что на это сказала я?

Разъяренная, я на чистейшем оитлонском взбешенно сообщила:

– Катитесь к гоблинам с вашими предпочтениями в традиционных одеяниях, мой кесарь!

Едва ли Эллиситорес могла понять, что я конкретно сказала, но, видимо, мой тон был достаточно красноречив, и пресветлая отреагировала испуганным вскриком. Реакции кесаря не последовало – пресветлый, словно заледенев, взирал на меня с явной угрозой во взгляде. Но я не собиралась внимать и покорно следовать идиотскому пожеланию работодателя.

Однако и срываться на крик смысла не было. Судорожно вздохнув, я максимально успокоилась и отчеканила:

– Опираясь на условия достигнутого нами соглашения, я могу с уверенностью сделать вывод, что мы с вами находимся в условиях отношений «наемный работник – работодатель». Соответственно, как наемный работник я могу и требую адекватных условий работы, и к таковым каноническое одеяние пресветлой леди не относится никоим образом!

Великий император, продолжая смотреть на меня, растянул губы в улыбке. Убийственно ласковой. Неизменно вызывающей непроизвольный ужас и желание как минимум умолкнуть, как максимум – просто исчезнуть.

Но если бы кесарь ограничился только улыбкой…

– К слову, об отношениях, – холодно произнес он, – нежная моя, в пылу своей безосновательной ярости ты упустила немаловажный факт наличия между нами предельно родственной связи.

– В смысле? – несколько растерялась я.

Кесарь выдержал паузу в издевательско-ледяной манере и ласково добил:

– Ты мне жена, нежная моя. Что-нибудь еще?

Я молча развернулась и вышла.

Вернувшись в гардеробную, остановилась, напряженно размышляя о ситуации. Нет, пассаж, конечно, убийственный, впрочем, кесарь на иные и не способен. Жена, значит… И развод мне, похоже, еще придется заслужить. Мерзкая ситуация!

– Ладно, приступайте, – дала я дозволение рабыням.

И трех минут не прошло, как я была затянута в традиционное облачение, мои волосы, туго заплетенные, были спрятаны под покров, обруч припечатал все это сверху, венчая образ пресветлой леди.

– Благодарю, – сухо произнесла я.

Девушки выразили удивление… да, только ресницами. Мир светлых, безусловно, продолжал «радовать»!

Когда я вернулась в спальню, кесарь, поднявшись, галантно отодвинул для меня стул, а едва я села, столь же галантно придвинул его к столику. После чего сел и с невозмутимым видом, словно не было никаких демаршей с моей стороны, поинтересовался:

– Чай, сок, вода?

– Вода, вы очень любезны, – вежливо ответила я.

Несколько недоумевая по поводу того, что кесарь сам лично ухаживает за мной за столом, я проследила за тем, как в хрустальный стакан мне была налита кристально чистая вода, к слову, кесарь также пил воду, затем император, не спрашивая моего на то желания, положил в тарелку передо мной несколько странных кусочков, судя по всему, сыра. Зеленого цвета. С зеленью и предположительно орешками.

– Предположение верное, разумная моя, – сообщил, возвращаясь к завтраку, император.

И мы все приступили к трапезе. Точнее, они продолжили, я – приступила. Странного вида сыр, на удивление, оказался недурен, после же я последовала примеру Эллиситорес и, взяв хлебец, начала экспериментировать с вареньем, намазывая последовательно синее, оранжевое и фиолетовое. Получился весьма забавный цвет, менее всего вызывающий желание пробовать плоды эксперимента на вкус. Кесарь, насмешливо наблюдая за моими манипуляциями с незнакомой мне едой, холодно сообщил:

– Сегодня тебе запрещено покидать пределы дворца, нежная моя.

Ой, да неужели мы опять собираемся ритуально прибить кого-нибудь? Да ради Великого Белого духа – в своем мире можете прибивать кого угодно!

Но вслух неизменное:

– Да, мой император.

Кесарь протянул руку, безапелляционно отобрал у меня результат творческого подхода к кулинарии, всучил намазанный им хлебец с сыром и продолжил медленно сдержанными глотками попивать воду. Я же, недолго думая, откусила от странного бутерброда, удовлетворенно кивнула, оценив вкус, и потянулась к стакану с водой, но рука замерла, едва я увидела взгляд Эллиситорес. Светлые глаза светлой посветлели. Тавтологическое описание, конечно, но факт оставался фактом. К посветлению добавилось и значительное округление этих самых глаз.