Азеф выбрал двойную игру. И, видимо, он захотел, чтобы его начальники, когда и если все вскроется, знали, отчего он ее выбрал.

Между тем именно в эти месяцы над головой Азефа впервые всерьез сгустились тучи.

Студент по фамилии Крестьянинов горел желанием работать для революции. Знакомая дама, которую он именовал Ольгой Ивановной (на самом деле Надежда Ивановна Рубакина, жена знаменитого библиографа), свела его в гостях с одним из руководителей Партии социалистов-революционеров Иваном Николаевичем.

Выглядел он… Впрочем, мы знаем, как он выглядел:

«Угловатая, неинтеллигентного склада голова, с темными, подстриженными щеткою волосами, низко забегавшими на узкий лоб, большие выпуклые, непроницаемые глаза, медленно скользящие по лицам присутствующих, производили какое-то странное, несколько неприятное впечатление греческой кухмистерской… Сходство усиливалось смуглым цветом лица и крупными восточными губами, на которые опускались темные, толстые, негибкие усы…»[92]

Юноша-романтик был разочарован, но — лишь в первые минуты. Статус одного из вождей революции предрасполагал к почтению. Да и сам Иван Николаевич, если присмотреться, производил не только неприятное впечатление:

«От всей его грузной, неуклюже помещающейся на стуле фигуры веяло силой и хладнокровием. Его спокойствие и уверенность невольно передались мне. Партия с. −р. не казалась уже бесплотной вереницей воскресших героев „Народной Воли“… Наоборот, я начинал все более и более сознавать, что партия большое, солидное, практическое и даже непосредственно-практическое дело, если господа с такой внешностью находят возможным соединить с ней свою судьбу».

Иван Николаевич обещал навестить Крестьянинова дома — и навестил. Он принес с собой множество пропагандистской литературы: все номера «Революционной России», брошюру «Народный герой Фома Качур», сборник памяти Лаврова.

Зашел разговор о возможной деятельности Крестьянинова на благо революции. Азеф предложил ему стать связным вместо арестованной Ремянниковой и одновременно взять на себя чтение лекций в каком-нибудь из рабочих кружков. Первое понравилось Крестьянинову больше, чем второе, но он согласился и на лекторство.

Кружок, в который пришел Крестьянинов, возглавлял рабочий по фамилии Павлов. Через некоторое время Павлов признался лектору, что на самом деле он агент охранки и что кружок его — поддельный, «провокаторский». Существует, объяснил Павлов, целая сеть таких кружков. Во главе ее стоит охранник «Мишка Орлин» (настоящее имя — Василий Яковлев).

Почему Павлов выдал себя и своих? Он был недоволен своим положением. Жалованья ему платили всего 15 рублей. Разве можно на это жить? Правда, и обязанностей было немного: получать для кружка нелегальщину и относить по назначению, изымая таким образом из обращения.

В числе прочего Павлов обмолвился, что в охранке знают про склад общества «Электрическая энергия», где хранится пропагандистская литература, но не трогают этот склад: туда внедрен один из важных агентов.

Крестьянинов бросился на поиски Ивана Николаевича. Но тот куда-то подевался. Наконец вождь появился. Узнав об истории с Павловым и Орлиным, он велел Крестьянинову не распространяться на сей счет. Уже одно это удивило юношу.

А между тем у Ивана Николаевича было к нему новое предложение. Речь шла уже о серьезном деле: о соучастии в терроре. Вот что предложил Азеф студенту:

«Видите ли, вы парень красивый. Дело в том, что у Плеве есть любовница, графиня Кочубей… У графини есть горничная. Было бы хорошо, если бы вы вступили с ней в связь и при случае открыли бы двери или, по крайней мере, указали день и час его приезда к графине. Живет она на Тверской, 23. Можете взять на себя такую роль? Нечего говорить, сами понимаете, что ответственность за это серьезная: каторга, а может быть, больше…»

Крестьянинов был потрясен: «Какая революционная партия требовала когда-либо проституции?» Конечно, человек, делающий такое гнусное предложение, — провокатор! Для вида, однако, он согласился. Азеф оставил инструкции, предложив в крайнем случае связываться с ним через… компанию «Электрическая энергия». «Напишите открытку следующего содержания: „пришлите мне пару сухих элементов“».

Теперь у Крестьянинова не было сомнений: Иван Николаевич — агент охранки. Но куда идти с такой информацией?

В кружок Павлова Крестьянинов пришел «от Жданова». Он стал разыскивать этого Жданова. Оказалось, что это — инженер Мендель Левин из «Электрической энергии». На обвинения Крестьянинова он только пожал плечами: «Иван Николаевич мой друг, мы знакомы много лет».

Наконец, Рубакина познакомила его с Алексеем Васильевичем Пешехоновым, будущим министром продовольствия Временного правительства. Пешехонов был рядовым членом партии эсеров, без всяких полномочий. Азефа он знал, не симпатизировал ему, но какое это имело значение? Сбивчивый рассказ Крестьянинова не произвел на него впечатления, а сам юноша показался «не вполне нормальным».

Видных эсеров, кроме самого Азефа, в Петербурге не было. В конце концов Пешехонов привлек к делу присяжного поверенного Александра Исаевича Гуковского, тоже рядового эсера, но с почтенным народовольческим и тюремным стажем.

Вдвоем они устроили импровизированный суд над Иваном Николаевичем. Это произошло дома у Рубакиной. Хозяйка тактично вышла в другую комнату.

Когда заговорили о «провокации», Азеф сначала подумал (или сделал вид, что подумал), что речь идет о Крестьянинове, и стал оправдываться: дескать, он ни при чем, «молодой человек» предложен ему «одним из них же» (видимо, Пешехоновым, знакомым Рубакиной). Когда понял (или сделал вид, что только сейчас понял), что обвиняют его самого, разыграл искреннее возмущение и негодование, даже заплакал (хотя почему «даже» — он любил пустить слезу). Потом успокоился и стал деловито защищаться.

Кто связал его с Павловым и его кружком? Азеф назвал фамилию и адрес рабочего. (Его, естественно, в Петербурге уже не нашли.) Фамилия была еврейская, для петербургского рабочего — странность, но на это не обратили внимания. Потом, несколько лет спустя, этот рабочий был разоблачен как «провокатор» — но Азефа это напрямую не компрометировало.

Почему Азеф приказал Крестьянинову молчать про Орлина и его шпионов? Потому что Орлина надо было ликвидировать (Пешехонов и Гуковский, сами совершенно мирные люди, воспринимали как само собой разумеющееся, что любых агентов полиции можно и нужно убивать) — а значит, надо было действовать тихо.

Вопрос о «проституции» смешно было рассматривать всерьез. Судьи лучше, чем Крестьянинов, представляли себе методы революционеров, и сюжет с горничной графини Кочубей их едва ли шокировал.

Была еще одна улика — куда более серьезная. Речь шла об «Электрической энергии». В компании постоянно работали три человека: Азеф, Левин и Шарга. Кто-то из них, получалось, осведомитель.