В его каморке собралось много людей, незнакомых для Людмилы. Здесь пили, курили, спорили и пели. Сколько тогда пели! И Эрик тоже. Ох эти его песни! Она потом часто слышала их в другом исполнении, и сердце сжималось. Потом, с годами, реакция на них стала слабеть. В полпервого все засобирались на метро. Никола привел Люду сюда и считал, видимо, своим долгом доставить ее домой – он снимал комнату на Петроградской, ему было недалеко от ее дома, минут пятнадцать—двадцать. Он смиренно ждал, когда она соберется. И вот все уже ушли.

– Давай, Люсь, время! – показал он наконец на часы.

– Никола, ты иди… Я пойду попозже, – тихо сказала Люда.

– Ну я подожду, – пожал он плечами.

– Нет! – вдруг решительно сказала она. – Не надо меня ждать! Уходи!

– Ну… – замямлил он.

– Я останусь здесь! – четко и громко сказала она. – А ты уходи! Все понял?

Эрик повернул голову, для него это тоже было неожиданностью. Никола посмотрел на Эрика, тот отвел взгляд, потом еще раз на Люду и стремглав выбежал из комнаты. Его каблуки еще долго стучали по ступеням крутой черной лестницы.

Они остались одни. Они слушали эти стуки, потом хлопок двери, и только когда все стихло, посмотрели друг на друга. Эрик снял очки. Он тогда стал носить такие маленькие темные очочки.

– Эрик, – спокойно начала Люда, – я хочу, чтобы у меня был ребеночек. Ты уедешь, а он останется со мной.

Эрик сощурился и покрутил пальцем у виска.

– Не издевайся! – спокойно сказала она.

– А я и не издеваюсь. Если бы ты тогда пошла со мной, он, наверное, уже родился бы, – и он стал загибать пальцы, подсчитывая, – июнь, июль, август…

– Прекрати!

– …сентябрь, октябрь…

– Я кому сказала!

Он медленно надел очки.

Потом стало совсем неинтересно. Он взял ее за руку и вывел из квартиры. Метро уже закрылось. Он поднял руку. И тут же остановился автомобиль. Он наклонился к водителю:

– До Васильевского подбросишь?

– Только быстро! А то мосты разведут, – бросил им водитель.

Эрик открыл перед Людой дверцу.

– Я одна не поеду!

– Не поедешь, не поедешь… – важно сказал Эрик, бросил недокуренный окурок и уселся рядом.

Они мчались что есть силы, но приехали к разведенному мосту.

– Ждать будем? Или выходим? – обернулся к ним водитель.

– Ждать! – резко распорядился Эрик.

– Накинуть придется… – предупредил водила.

– Накинем.

Водитель открыл свою дверцу, свесил ноги на асфальт, закурил. Люда и Эрик сидели молча, не глядя друг на друга. И вдруг одновременно повернули головы, и их как будто бросило друг к другу. Водитель обернулся на шорох в своем салоне и тут же вскочил на ноги. Спрятался над крышей машины. Он стоял у открытой дверцы, боясь оставить свою машину, а они целовались. До сведения моста было два часа. Вдруг Эрик повернулся к водиле и крикнул:

– Шеф! Давай назад!

Водитель не расслышал, наклонился: картина была прежняя.

– Не понял?

– Назад, говорю, едем! – пробормотал Эрик, оторвавшись на секунду от Люды.

– Как скажешь…

Мотор заурчал, и машина с трудом развернулась: за ними уже выстроилась очередь.

Автомобиль затормозил на том же самом месте, где они голосовали полчаса назад. Эрик выгреб все, что у него было. Вытащил из машины Люду и на руках понес по узкой черной лестнице. Она прижалась к нему, чтобы не цепляться ногами за перила и стены, и закрыла глаза, чтобы не отвлекаться от запаха его разгоряченного тела.

Когда она проснулась, его уже не было. Он пошел мести двор. На столе лежала записка: «Дверь просто захлопывается. Привет!» Как она разозлилась! Она встала посреди этого американского чердака. Так, значит? Ну что же, она ответит соответственно! Первым был американский флаг. Люда сорвала его с веревки. Ткань оказалась – просто прелесть. Рвалась с замечательным треском. Потом она грохнула на пол проигрыватель. Пластинки оказались крепкими. Их пришлось разбивать молотком. На стены с наклейками она вылила все жидкости, что были в доме. Ими оказалось скисшее молоко из пакета, несколько баночек туши, вода из-под засохших цветов, остатки чая с гущей, и еще что-то было, сейчас она уже не могла вспомнить, что именно. Пустые бутылки она била на железном верстачке. Стулья почему-то не поддавались. На них-то она и успокоилась. И только тут обнаружила, что этот еврейский погром она производила в совершенно голом виде. Пришлось в этой груде осколков и обрывков искать свои одежки. Но к этому времени она уже выдохлась. Она спокойно оделась, взяла тюбик масляной краски, какой побольше, и выдавила его на стену, написав одно-единственное слово «целую!». И с чувством полного удовлетворения захлопнула входную дверь. Больше они не виделись.

Хотя на этом чердаке Люда побывала еще один раз. Ее позвал Никола. Вообще непонятно, что могло объединять таких непохожих людей, как Эрик и Никола. Но они дружили. Дружили до самого конца, то есть до тех пор, пока Эрик не уехал. Люде вдруг пришло в голову, что, может быть, и после этого они не потеряли связь, может быть, они переписывались? Нет, скорей всего, нет. Иначе она бы знала. Как-нибудь почувствовала бы, или Никола где-нибудь прокололся бы.

В общем, однажды осенью Никола подошел к ней на работе и сказал:

– Если хочешь, приходи сегодня к Эрнесту, у него прощальный вечер. Завтра он улетает.

Люда не забыла еще ту свою обиду и сначала наотрез отказалась, а в конце дня подошла к Николе.

– Никол, я думаю, надо все-таки сходить к Эрику проститься. Столько лет дружили… – небрежно сказала она. – Он ведь просил, да? – с тайной надеждой добавила Люда.

– Да. Он просил сказать всем…

Это было жестоко, и он специально ответил именно так. Зачем? Мог бы вообще ничего не говорить. Вряд ли она узнала бы. Но Люда обиду проглотила и сказала, как ей показалось, совершенно равнодушно:

– Ну тем более…

– Знаешь, он просил чего-нибудь купить, ведь будут гости. Ты уж приходи сама. И захвати чего-нибудь, бутылку хотя бы. У него же, знаешь, полная пустота.

На том и порешили.

Люда обычно засиживалась в мастерской до позднего вечера и решила маму не предупреждать. И прямо с работы поехала на Владимирскую.

На чердаке было людно. Стоял длинный импровизированный из подсобного материала стол. Вокруг сидело много всякого народу, и все вспоминали, каким хорошим человеком был Эрик. А самого Эрика не было. Он еще два дня назад уехал в Псков к родителям прощаться, да так и не вернулся. Его ждали с минуты на минуту и все вспоминали, вспоминали… Сидели чинно, говорили тихо. «Как на похоронах», – вдруг подумала Люда, и ей стало невыразимо тоскливо. И она тоже стала ждать, как все. Видимо, каждому хотелось попрощаться особо, и каждый чувствовал, что эта встреча может быть последней. Но Люда чувствовала, что так, как она, его здесь никто не ждал. На что она надеялась? Что он останется? Или что возьмет ее с собой? Ни на то, ни на другое она, конечно, рассчитывать не могла. Но если бы они увиделись тогда, все в ее жизни было бы иначе… В полпервого начали расходиться. Люда тоже ушла. Потом Никола рассказал, что Эрик приехал только утром, перед самым самолетом. Дождался его один Никола, он и проводил его в аэропорт. Как теперь получается, навсегда…