ПОХОРОНЫ.

Отведя взгляд от календаря, я перевожу его на распахнутое окно, за которым цветет чудесный день, необычайно прохладный для лета. С моего места видно дуб и переулок, а если податься вправо, то еще и пустырь, где стояла церковь. Порой полуденная красота природы так меня завораживает, что я могу любоваться ею часами.

Конечно, все это связано с моим преклонным возрастом и унылым времяпрепровождением.

Передо мной на столе коробка – утром я принес ее с чердака. Эту коробку я не открывал десятки лет, к ней прилипли года и паутина. Я смахиваю пыль с крышки, и она тонким слоем остается на пальцах.

Пыль к пыли, прах к праху.

Кто-то тарабанит по раме москитной сетки внизу. Я вздыхаю – наверное, снова Джерри. Притвориться, что меня нет дома, не выйдет, он знает, что я никуда не хожу. Я медленно встаю и направляюсь к лестнице.

Стук раздается вновь.

– Иду, иду, – ворчу я и снова недоумеваю, зачем все в современном мире так торопятся. Куда спешить? К чему им так не терпится добраться? Чем их не устраивает настоящее…

– Мистер Чемберс? – окликает Джерри, пока я спускаюсь по ступенькам. – Сэмюэл, вы там?

– Бога ради, – возмущаюсь я, не скрывая раздражения, – не могу же я так сразу оказаться у выхода. Дайте мне время.

Я подхожу к двери. За ней стоит Джерри, прямой как палка. Рядом нехотя переминается с ноги на ногу его сын, Калеб. Я смотрю на мальчишку, а тот сначала с вызовом глядит на меня, но потом все же отводит взгляд.

– Привет, – говорю я через сетку, даже не пытаясь открыть дверь.

Я сегодня не в настроении принимать гостей. Накануне вечером Калеб сломал у меня трубу, чем довел меня до предела.

Нужно побыть пару дней в одиночестве, чтобы вновь собраться с духом. Может, пару недель. Правда, завтра похороны, так что покоя мне не видать, отчего я чувствую упадок сил.

Джерри тянет за ручку, пытаясь открыть дверь, но та не поддается. Заперто. Он удивленно смотрит на Калеба, затем переводит взгляд на меня и снова на сына.

– Кажется, тебе есть что сказать мистеру Чемберсу…

Я только возвожу глаза к небу.

– Господи, опять?!

Мальчишка упрямо разглядывает пол веранды. Отец подталкивает его локтем, но Калеб не поднимает головы.

– Это все? – устало интересуюсь я и поворачиваюсь к лестнице. – У меня и без вас дел по горло.

– Калеб! – рявкает Джерри.

Мне еще не доводилось слышать, как родители зовут мальчишку по имени. Да и он, кажется, тоже, потому что Калеб вдруг начинает выкладывать все как на духу.

– Я залез к вам на крышу! – заявляет он.

Перевожу взгляд на его отца.

– И все?

Джерри снова дает ему тычок, и Калеб продолжает:

– Чтобы за вами шпионить!

Я опять закатываю глаза и раздраженно вздыхаю.

– Мне что – установить вокруг дома забор под высоким напряжением?

– Когда я спускался, то сломал водосток…

На лице его – тень облегчения. Похоже, больше Калебу каяться не в чем.

– Что ж, не сомневаюсь, твой отец все отремонтирует. – Я снова делаю шаг назад, пытаясь избежать бессмысленного разговора.

– Нет-нет, Сэмюэл, – решительно возражает Джерри. – Калеб сделает все, что вы скажете. Разумеется, я все починю, но он должен загладить вину.

Ох уж эти люди со своим бесконечным стремлением все исправить. Как они измеряют, восполнен ли ущерб? Однако мне в голову приходит одна идея. Я на это не рассчитывал и не знаю, откуда она взялась, должно быть, откуда-то из подсознания.

– Хорошо, – говорю я. – Пусть сходит завтра со мной на похороны. Это и будет его искупление.

Джерри бросает на меня потрясенный взгляд. Мальчишка смотрит с ужасом.

– Ну… – начинает его отец, – не уверен…

– Ясно, – отмахиваюсь я. – Мне нужна помощь на похоронах. Но если вы предложили лишь для очистки совести, просто для вида, я лучше пойду, премного благодарен.

– Конечно, он будет вас сопровождать! – быстро отвечает Джерри. – Правда, сынок?

Я стараюсь не смотреть на Калеба – боюсь рассмеяться.

– Ровно в восемь, – твердо говорю я и оставляю соседей топтаться у дверей. Но уже на середине лестницы меняю мнение. Приходится снова спускаться. – Калеб! – окликаю я. Малец, уже повернувшийся уходить, оглядывается. – Подойди-ка.

Он вопросительно смотрит на отца, и тот кивает. Мальчик покорно идет к двери. Я наклоняюсь так низко, как только позволяет поясница.

– Слушай внимательно, – говорю я, и он впивается в меня немигающим взглядом. – Мне нужно, чтобы завтра на похоронах кто-нибудь совершил для меня отчаянный поступок. Весьма отчаянный.

– Что-то противозаконное? – почти с интересом спрашивает он.

– Сомневаюсь, что это противозаконно, – немного поразмыслив, отвечаю я. – Но людям вряд ли понравится. Именно поэтому мне нужна твоя помощь.

Он молча смотрит на меня, ожидая продолжения.

– Ну, так ты поможешь?

– Да, помогу, – кивает Калеб.

– Захвати дымовые шашки.

У Калеба загораются глаза.

Поднявшись наверх, я снова сажусь за стол и снимаю с коробки крышку. Внутри ровно то, что я ожидал там найти: стопка газетных вырезок, атлас, поля которого пестрят заметками, датами и вопросительными знаками. Однако я не узнаю` почерк, не могу сказать, я это писал в детстве или кто-то другой. Маленький меч исчез, а я так надеялся, что он окажется внутри и жар, исходящий от него, убедит меня: все произошло на самом деле. Мог ли я выдумать наши приключения? Или это была всего лишь игра, наподобие игр Калеба, который с палкой разгуливает по ферме, представляя, что это меч?

Но у меня остались смутные воспоминания, как давным-давно я отдал Абре эту коробку. Эти воспоминания похожи на сон, очень знакомый сон. Впрочем, какая разница – меча внутри нет.

Я закрываю крышку, отодвигаю коробку на край стола, беру галстук и направляюсь к зеркалу, чтобы снова попытаться завязать непослушный узел.

В самые решающие моменты жизни нужно действовать не думая и выполнять необходимое, ибо, если сомневаться, время уйдет и вы окажетесь по уши в новых проблемах.

Когда я услышал, как хлопнула москитная сетка, мне следовало немедленно унести с чердака ноги, закрыть за собой дверь и выскочить в коридор. Пусть мистер Теннин застал бы меня там, задыхающегося и в подозрительном виде, но доказать все равно ничего бы не сумел.

Но я все раздумывал и пытался найти выход из положения. То есть начал действовать слишком поздно.