Не знаю, как себя вести и что говорить. Только Гордей и не ждет от меня каких-либо действий. Останавливаясь у кровати, плавно подтаскивает к себе. Припечатывает к напряженному, словно каменному, телу, и я отчетливо осознаю, что сегодня мне от него уже не вырваться. Да и не хочу… Больше всего на свете жажду принадлежать ему.

— Испугалась? — любимый голос с тягучей хрипотцой дрожью на коже оседает.

Окна плотно зашторены. В спальне стоит тускловатый монохромный полумрак. Но, чтобы чувствовать его взгляд на себе, слишком яркий свет не требуется. Вздрагиваю. Ежусь и тянусь губами.

— Нет, — шепчу, ощущая, как смешивается наше дыхание.

Не целую. Хочется, чтобы Гордей все делал сам. Распробовать желаю, как именно ему нравится. Уже кое-что знаю и сейчас стремлюсь дополнить. Сформировать полный образ Тарского. Запомнить его повадки, вкусы, желания и тактику на всю оставшуюся жизнь. Выработать на основании этого собственное сексуальное поведение. Стать для него идеальной любовницей. Особенной. Самой лучшей. Единственной.

Хочу, чтобы жить без меня не мог. В разлуке дышал вполсилы и думал непрестанно обо мне. Неотступно в мыслях его сидеть. Не мешать, нет. Быть маяком. Сердцем. Движимой силой. Как иначе? Немного стыжусь столь отчаянной жадности, но острого желания единения это не умаляет. До беспамятства его люблю. Без него ничего не хочу! И в силу своего испорченного характера мечтаю так же им завладеть.

Свести с ума. Довести до одержимости.

Чтобы только мой… Мой. Безраздельно.

Думаю, что сейчас самое время сказать что-то эдакое, чтобы в душу Тарскому запало навсегда. Но слова не идут. И он молчит, не подсказывает. Долго смотрит, решая какие-то свои вопросы и делая определенные выводы. Затем отшагивает и… Таир меня раздевает. Быстро. Без каких-либо ласк и особых церемоний. Просто стягивает предмет за предметом. Опомниться не успеваю, как остаюсь полностью обнаженной.

Резко вдыхаю, словно до этого очень долго не дышала. Да, наверное, неосознанно тормозила эту функцию… А дальше что? Дальше как? Боже, эмоций столько, кажется, не справлюсь с ними. Сдерживаю себя от порыва прикрыться руками. К чему эти глупости? Тарскому нравится смотреть на меня. А мне нравится под его взглядом гореть.

Желаю прогнать ненужное волнение, но организм не слушается. А уж когда Гордей, избавившись от своей одежды, прижимает меня обратно к себе, тело разбивает лихорадочная дрожь.

Кожа к коже. Так сладко, так остро… Дышу с трудом.

И Тарский уже возбужден. Его большой, твердый и горячий член вжимается мне в живот. Я и без того вся мурашками покрыта, а от этого давления кожу и вовсе словно тонюсенькими раскаленными иголками колет и жжет.

— Катенька… Неужели ничего не скажешь, Катенька? — имя мое с нажимом произносит, а сам вопрос, учитывая природную силу его голоса, разительно мягче. — По лицу вижу, есть, что.

— М-мм… Не знаю…

Не озвучивать же свои планы по его захвату.

— Говори, — настаивает. — Сейчас говори.

— А потом что?

— Потом будет поздно.

— Все пытаешься запугать?

Сам Тарский на вопросы отвечать не любит. Он их, как обычно, игнорирует.

— Давай уже, царевна, вытаскивай, что беспокоит.

— Это ведь равнозначный обмен? Я буду твоей, а ты — моим?

— Ты сейчас торгуешься?

— А ты как думаешь? — бросаю неопределенно и слежу за реакцией. То ли удовлетворившись увиденным, то ли не сдержав собственной натуры, решаюсь все же нахально выдвинуть: — Принимаешь торг?

Тарский прищуривается. Сжимает губы так, как делает это в момент курения. Медленно тянет носом воздух.

— Принимаю.

Мой счастливый выдох теряется во внезапном грохоте музыки. В прямом смысле стена между нашей и соседней квартирой вибрирует.

— Что это? — спрашиваю, когда громкость немного спадает.

Таращу на Тарского глаза.

— Райончик так себе, — невозмутимо отбивает он.

— Майкл Джексон… — заключаю я машинально. — Хм, не думала, что потеряю девственность под Earth Song…

Закончить мысль не успеваю.

— Катенька… — стискивает ладонью мой затылок. — Иди сюда, мать твою, Катенька.

«Иди сюда» — это заткнутый его ртом мой рот. Без того пошевелиться не могу, так он подчиняет еще и мой голос, мое сознание, мой дух… С первых секунд все плывет перед глазами, пульсирует в груди, вертится кругами в голове. Общий напор в стиле Гордея. Подавляет и обездвиживает, требует полного повиновения. Но сам поцелуй все же мягче, чем обычно. Впервые Тарский столь нежно проходится языком по моим распухшим и израненным губам. Зализывает, будто животное. Проникает в мой рот плавным влажным толчком. Господствует с привычной силой характера, но в то же время ласково и деликатно, не желая причинять боль и по новой ранить. Именно это пьянит до полной потери равновесия.

Не могу понять, жарко мне от него или холодно. Какие-то регуляторы сбиваются, барахлят на ходу. Но все это настолько второстепенно, настолько неважно… Сердце, уловив мощные и частые толчки из груди Гордея, решает устроить соревнование, никак иначе. Разгоняется так сильно, что грозит попросту лопнуть от этой нагрузки. Взбивая кровь, доводит ее до стойкого загустения. С безумной скоростью гоняет насыщенную кислородом и гормонами жидкость по разгоряченному телу.

Он меня любит… Он меня любит… Он меня любит…

Напоминаю себе. Ведь это самая потрясающая новость, которую только можно вообразить. Она никогда не устареет. Бесконечно ею наслаждаюсь.

«Признаю», — он так сказал.

Сказал… Сказал… Мне не послышалось…

Одно короткое слово — полная капитуляция железного человека Тарского. Черт возьми, я уверена, что сам создатель в тот момент оступился и от изумления потерял мысль.

Я будто на мгновение выключаюсь, а возвращаюсь в реальность уже на кровати. Под Таиром. Ощущаю его всем своим обнаженным телом. Мы совпадаем идеально, несмотря на то, что он такой большой, а я такая маленькая. Чувствую его, чувствую… Крупный и крепкий. Весь напряжённый. Весь мой. Тяжело выдыхая, смотрит мне в глаза. Тогда осознаю, что над изголовьем горит свет. Зачем включил? Отчего-то крайне сильно смущаюсь и краснею.

— Боишься?

— Нет… Нет…

Хочу попросить, чтобы прекратил это каждый раз уточнять. Но не могу собраться и выдохнуть необходимое количество слов. А Тарскому, очевидно, важно на каждом этапе убеждаться, что его действия меня не пугают.

— Расслабься, — сипло выдыхает, когда я в очередной раз вздрагиваю и судорожно вцепляюсь в его плечи.

Хочу подчиниться, но не могу. Вздыхаю отрывисто с тихим свистом, когда ощущаю, как шероховатые пальцы задевают мои ноющие соски.