— Ты права. Относительно того, что случилось сегодня — исключительно моя вина, — признаю сухим тоном, каким привык перед начальством докладывать. — Иди к себе, Катя, — на финише и вовсе звучу абсолютно обезличенно.

Не дожидаясь ответа, отступаю и направляюсь к лестнице, чтобы спуститься на цокольный этаж. По дороге ослабляю ворот, расстегиваю манжеты и, наконец, выдергиваю из-за пояса рубашку. Стянув через голову, нетерпеливо швыряю на шезлонг.

Только Катя ведь не будет Катей, если не потащится следом.

— Это еще не все! Мы не решили, что делать дальше, — царевна, мать ее, не закончила. — Больше я в эту адовую «Комнату» не поеду!

Понимаю, что растрясло Катерину капитально, но сил держать эту волну не осталось.

Не в состоянии успокаивать. Не в состоянии давать какие-то пояснения и обещания. Не в состоянии в принципе что-то обсуждать.

Все еще варюсь в трескучем осознании того, к чему ее принуждал, к чему это привело и чем при худшем раскладе могло закончиться.

Оборачиваюсь к Кате, впиваюсь взглядом, и такая карусель перед глазами раскручивается — парад планет, вашу мать.

— Стоять! Назад! Быстро! — рявкаю, надрывая нутро. Она вздрагивает и резко останавливается. Замирает, но бежать обратно не спешит. И взгляд свой демонический не отводит. Снова что-то сжимается и отрывисто пульсирует в груди. Одна крохотная точка всю душу выворачивает, да с такой силой, что мне едва дышать удается. — Делай ты, мать твою, хоть иногда, о чем прошу! Подчиняйся, блядь! — свирепо втягивая носом раскаленный воздух, прослеживаю череду резких содроганий, которые Катя совершает неосознанно, словно получая физические удары. — Не вынуждай меня превращаться в конченого ублюдка. Я с этим справлюсь, поверь мне, Катенька. Я многое пережить способен, ты — нет, — сотни щитов трескаются и крошатся, когда смотрю в ее заплаканное и перепуганное лицо. — Сейчас поднимись в спальню. Закрой дверь на замок. До утра не показывайся. Иначе быть беде! Так тебе понятно?! Теперь тебе понятно?! — кивает несколько раз кряду, будто осознает весь ужас ситуации, и продолжает стоять. — Давай! Беги!

Когда же разворачивается и стремительно несется к лестнице, все силы кладу на то, чтобы не броситься следом. Не смыкая губ, поверхностно вдыхаю и быстро выдыхаю. При более глубоком глотке кислорода рискую разлететься на куски.

Да, самый страшный удар тот, которого ты не видишь. Припечатывает, разворачивая на сто восемьдесят градусов. Короткий вдох, и ты уже на полу, а над головой кто-то ведет отсчет.

Встанешь?

Таир

Полчаса спустя яростными гребками рассекаю прохладную воду бассейна. Дохожу до борта, отталкиваюсь и без каких-либо заминок плыву в обратную сторону. Мышцы ноют и горят от нагрузки, но останавливаться я не имею права. Пытаюсь восстановить душевное равновесие. Собрать все, что разбросало.

Не помогает.

По венам вместо крови огненные потоки стекают. Поджигают тело. Топят душу в адовой агонии. Стук сердца все внешние звуки замещает.

Я ведь сразу заметил, когда он ее увидел. Его внимание было столь пристальным и столь очевидным, что не оставалось почти никаких сомнений — мы его нашли. Должен был дожать, собрать какие-то образцы ДНК. Только не рассчитывал, что этот хрен без каких-либо вступлений полезет к Кате, а она не оттолкнет. Полнейшее безумие, я ведь понимаю, почему она позволила себя целовать, и все равно тяжело этот момент переживаю.

Впервые эмоции полностью перекрыли служебный долг и трезвость мысли. Когда уводил царевну, уже не думал о глобальной миссии, которую наша группа осуществляет в Европе. Сообразил лишь подать Янушу знак, чтобы вместе с Элизой мигрировал к нашему столику, и занялся мудаком. Брат хотел было сморщить перебитый нос, но, реагируя на боль, быстро опомнился. Брезгливо закатив глаза, покачал головой, гаденыш. Позже скинул сообщение, что все закончил.

Будем надеяться, что это действительно Потоцкий.

Понимаю, что никуда больше Катю не потащу. Не смогу. А если предположить, что поиски придется продолжить, Януш будет действовать согласно протоколу: донесет в управление, что я не справляюсь, и будет ходатайствовать о переназначении себя главным по операции. Тронуть ему Катю я не позволю, а это уже грозит поистине катастрофическими последствиями. Провал задания, препятствие в работе, измена родине — трибунал.

Даже подобное развитие событий я воспринимаю отстраненно, с тем самым привычным хладнокровием: надо будет — пойду этим путем и приму последствия. Только в чувствах к девчонке разбиваюсь. И понимаю, что прежде всего из-за нее не могу так подставляться. Кто ее потом вытянет?

Как ни пытаюсь вытолкнуть из сознания застопорившуюся картинку вечера, ни хрена не получается. Вижу руки и губы долбаного мудака на Кате. Болезненное и беспомощное это чувство — ревность. Никак не могу к нему привыкнуть. Никак не могу заблокировать. Душит изнутри, забивает каждый миллиметр тела. Ломает и складывает горкой обломков тот металлический каркас, который годами держал. Уничтожает собственное представление о том, кем я, мать вашу, являюсь. Остаются лишь ошкуренная звериная сущность и голые инстинкты.

Я будто пьян, хотя полностью трезв.

МОЯ.

Перед глазами, в сознании, в душе образ ее маячит.

Выбираюсь из воды, когда сил грести уже попросту не остается. Хочется растянуться на лежаке и попытаться отдышаться. Однако то, что рвет изнутри, не позволяет сохранять неподвижность.

Медленно шагаю вдоль борта. Шум в голове нарастает. Сердцебиение гулом играет в ребрах. Слушаю эту безумную песню. Слушаю и увязаю в каких-то очень давних, но отчего-то крайне значительных воспоминаниях.

Едва переступаю порог бильярдной, улавливаю стремительное движение и колебание воздуха справа от себя. В полумраке силуэт размыт. Определяю лишь, что это что-то мелкое и… волосатое.

— Атас, мама мия! Расступись! Кремль горит!

Юркнув мне под руку, вертлявое существо пытается пробиться к двери и сбежать. Перехватываю машинально. Стискивая плечи, вытягиваю перед собой струной.

Девочка… Девочка…

Пока я заторможенно осознаю этот, казалось бы, обыденный факт, она расширяет глаза до такой степени, что кажется, все лицо они заполняют.

Моргает изумленно, и я неосознанно моргаю. Вдыхает резко, и я за ней вдыхаю.

— Ух, ты кто такой? — выпаливает с несуразным восторгом. Пока я, ощущая себя вдруг каким-то умственно отсталым мудаком, молча продолжаю изучать ее лицо, принимается тарахтеть с такой частотой, что в ушах звенит. — Меня зовут Катя. А тебя? Нет, не отвечай! Дай я угадаю… М-м-м… Нет, не угадаю. Ты ни на кого не похож. Надо ж такое! Я тебя увидела, и сердце оборвалось. Шу-у-х-х-х… и нет его, — смеется, словно ее это забавляет. Но в то же время по всем параметрам испуг улавливаю. — У тебя есть пистолет? У меня есть, и я отлично стреляю, — сложив пальцы, приставляет к моей груди воображаемый ствол. — Бэнг-бэнг…