Неизвестно, кто из них был потрясён больше, но если потрясение Эсны было, определённо, приятного толка, то Грэхард, напротив, увяз в недовольстве собой.

— Нда, солнечная, — резюмировал он. — Кажется, соблазнитель из меня ещё хуже, чем купец или рыцарь.

Эсна задумчиво заглянула под своё покрывало, вытянула за лямку кусок порванного платья и с деланно серьёзным видом кивнула:

— Пожалуй, вынуждена согласиться, мой грозный повелитель.

Он задумчиво потёр щёку, подёргал себя за бороду и признал, что изрядно погорячился.

— Быть может, — с хитринкой в глазах оживился он, — моя солнечная госпожа изволит преподать мне пару уроков в этом сложном искусстве?

Этот уже почти знакомый тон пришёлся Эсне очень по душе; она рассмеялась и незамедлительно включилась в игру:

— Если грозный повелитель желает соблазнить женщину, с которой пока ещё плохо знаком, я бы посоветовала ему пригласить её на свидание.

— Вот как? — приподнял брови Грэхард и принялся озираться в поисках своей рубашки. — Да, звучит весьма толково, солнечная. — Найдя искомый предмет на полу, он встал и принялся одеваться. — Четверти часа на сборы тебе хватит? — обернулся он.

— Вполне! — радостно закивала Эсна, понимая, что её мечта о романтично проведённом дне, кажется, начинает сбываться.

Дождавшись, когда он выйдет, она тут же побежала выбирать платье.

Настроение сразу стало приподнятым и светлым. Ей не нужно было для счастья многого — ей просто хотелось, чтобы супруг относился к ней всерьёз и не был груб.

Что касается Грэхарда, то тот, конечно, вместо пустого ожидания снова занялся какими-то делами. Наотдавал распоряжений, спустился в кухню, обнаружил там отсутствие кухарки — по правде сказать, в такую рань все ещё благополучно спали, — и даже насобирал там какой-то еды на ранний завтрак.

Можно было, конечно, послать кого-то из стражи разбудить кого-то из слуг и организовать всё, что нужно, но ему же требовалось чем-то занять четверть часа! А то хорош бы он был, простаивая под дверями её покоев!

Опыт устроения свиданий у грозного владыки Ньона, признаться, отсутствовал напрочь.

Первую супругу ему подобрал отец, период ухаживаний совершенно отсутствовал, а отношения после свадьбы свелись к постельным встречам. Более того, первые годы брака Грэхард и вообще почти не видел супругу: сам он находился в разъездах за границей, она жила в Цитадели, встречались они раз в пару лет. Она была ему совершенно чужим незнакомым человеком, и после воцарения он довольно пренебрежительно относился к супружеским обязанностям, из-за чего наследника в этом браке так и не родилось.

Говорить же о рабынях или временных любовницах было и вовсе глупо — с чего бы ему водить их на свидания? Всегда найдётся женщина, которая рада будет угодить принцу, а тем паче и самому властителю, без всяких там ухаживаний с его стороны.

Так что единственным более или менее соответствующим опытом такого рода у Грэхарда, собственно, были его встречи с Эсной — и, поскольку обе они происходили в саду, он сделал логичный вывод, что вести её на свидание нужно именно в такое место.

Цитадель, пусть и не баловала взгляд зелёными пространствами, могла предоставить целых три сада на выбор. Но в первый часто выходили гулять члены семьи, во второй вообще могли заявиться советники и министры, так что, по факту, оставался лишь один вариант — самый маленький, но самый тихий сад, разбитый на крыше Верхнего дворца.

Обычно повелители Ньона не водили своих жён в Верхний дворец, но связано это было скорее с нежеланием сталкиваться с женскими сценами: именно в Верхнем запирались женщины, взятые в качестве военных трофеев. Однако Грэхарду тут опасаться было нечего, пленниц он на данный момент не держал, поэтому не нашлось каких-то серьёзных причин отказываться от столь заманчивого места свиданий.

Надо признать, что выбор оказался весьма удачным. Эсна с любопытством оглядывалась и находила сад очаровательным.

Поскольку каждый ярус крепости находился выше предыдущего, а Верхний дворец был ещё и расположен на выпирающем вверх уступе, то вид с его крыши открывался захватывающий. С одной стороны сияло бликами утреннего солнца волнующееся море — его волны бились о подножье крепости, внешний вал которой выходил на береговой утёс. Невдалеке виднелся порт, ощетинившийся голыми мачтами. Даже можно было разглядеть, как под ветром бьётся о реи такелаж, и Эсне почти казалось, что она слышит знакомый звук — из отцовской усадьбы порт тоже просматривался.

В море уже виднелось несколько парусов; летали чайки, и их крики были отчётливо слышны, как и рокот разбивающихся об утёс волн. Тёплые блики восходящего солнца отражались от волн, вставая сияющем маревом на водой.

Если же немного повернуть голову, то взгляду открывалась просыпающаяся столица. Прямая, как стрела, главная улица вела от Цитадели мимо порта к району княжеских прибрежных усадеб. В волнении Эсна даже привстала на цыпочки — ей казалось, что она сможет разглядеть отсюда отчий дом. Но промышленные строения верфи и мрачные особняки купеческого квартала закрывали обзор, и можно было лишь угадывать, что где-то там, за ними, находится родная сердцу усадьба.

Зато главный храм Небесного был как на ладони. У Эсны дыхание перехватило от восхищения; с площади, от подножья, храм было разглядеть не так просто. Отсюда же все его архитектурные красоты, пусть и издалека, без деталей отделки, открывали себя во всей полноте. Пирамидальное здание, украшенное летящими к небу стрелами шпилей, поражало воображение, возвышаясь над всем, что было вокруг него. По раннему времени площадь была пуста; лишь бродяга-блаженный сидел на ступенях храма, встречая рассвет.

Вдруг Эсне пришла в голову мысль, от которой она рассмеялась.

Всё это время Грэхард завороженно следил за выражением её лица, с которым она разглядывала привычную для него картину. Он словно сам впервые видел всё то, что открывалось его взору каждый день и к чему он привык настолько, что разучился видеть в этом красоту. Наблюдая за Эсной, чья мимика красноречиво отражала её восхищение, он не мог бы определить, что кажется ему в этот момент прекраснее: её лицо или та картина, которая ложится на это лицо отпечатком восхищения.

— Что насмешило тебя, солнечная? — с улыбкой спросил он, разглядывая город так, словно никогда не видел его раньше.

— Я подумала, грозный повелитель, — повернулась она к нему, и та восхищённая радость, с которой она только что смотрела на открывавшийся ей вид, теперь полностью сосредоточилась на нём, словно это он вызвал в ней все эти яркие чувства, — что вам ведь отсюда видно почти всё, что происходит в городе, — она снова рассмеялась. — Здесь же всё как на ладони! Ничего не утаить!

Он жадно упивался этой обращённой к нему радостью. Отводить от неё глаза не хотелось, но он всё-таки сделал это, чтобы показать ей на Восточную башню внешнего контура: