Вера Ивановна зябко повела плечами. Догадаются ли в Крестах выделить усиленный конвой? Хотя против толпы это не панацея.

Перекинувшись парой слов с вахтером, на крыльцо вышел дед-заседатель и достал из кармана пачку «Беломора». Протянул ей.

– Спасибо, не курю, – сказала Вера Ивановна.

– А что ж тогда морозитесь?

– На всякий случай.

– А…

Дед сплющил пустую бумажную гильзу и прикурил, пряча огонек спички в ладонях.

– Точно не хотите?

Она покачала головой.

Дверь хлопнула, и на улицу вышла судья в пальто, накинутом, как пелерина.

Дед тут же подскочил к ней, галантно протянул пачку с выбитыми верхушками папирос.

Судья отказалась и встала рядом с Верой Ивановной.

Дед глубоко затянулся и, задрав голову, выпустил в небо серый вонючий дым. Все смотрели как завороженные, как дым, клубясь, поднимается в хмурое и белое, как рыбье брюхо, небо.

Тяжелое облако лежало прямо на крышах и лениво сыпало снегом. В форточке сидел кот и чихал, когда ему на нос опускалась снежинка. В арке показалась подтянутая старушка в каракулевой шубке и с ярко накрашенными губами. В руках у нее была авоська с бутылкой молока. Пересекая двор, старушка вдруг разбежалась и прокатилась по ледяному каточку.

– Зал битком, – сказала судья, – но я надеюсь, что все обойдется.

Наконец подъехал милицейский уазик. Дед выкинул окурок, и они встали плотнее.

Конвойные подогнали машину почти вплотную к крыльцу, вышли, распахнули задние двери, и Еремеев выпрыгнул на снег. Он остановился, поднял голову и глубоко вздохнул, но конвойные быстро потащили его в здание.

Вера Ивановна с судьей переглянулись.

Когда Еремеева ввели в зал суда, народ заволновался. Какая-то женщина повисла на руках конвойных и плюнула Алексею в лицо, другая разрыдалась, с мест выкрикивали проклятия в его адрес, но когда его усадили на место, все стихло. Люди старались не смотреть на него, как на что-то отвратительное и мерзкое.

По залу разнесся острый запах корвалола. Вера Ивановна огляделась: женщины плакали, а мужчин было совсем мало. Значит, сегодня самосуд не состоится, но все равно надо быть начеку.

Секретарь объявила: «встать, суд идет!», и публика немного успокоилась.

Началась подготовительная часть судебного разбирательства. Вера Ивановна вздохнула. Когда она впервые увидела судью на распорядительном заседании, то удивилась, как на это сложное дело поставили такую свиристелку. Эта молодая хрупкая женщина, почти девушка, стройная, с нежными глазами, точеным носиком и красивым ртом, показалась ей глуповатой. Ну невнимательной точно. Однако Ирина Андреевна не забыла ни единой формальности.

А главное, не испугалась выйти на улицу, встретить подсудимого.

И про боярскую думу она все правильно сказала. Удобно, конечно, шапку не снимать – не надо возиться с прической, но суд действительно…

Она взглянула на часы на стене, там как раз с натугой и дребезжанием подвинулась минутная стрелка. Полчаса назад ее могли бы растерзать. Доставили бы тело в морг, а там старушечьи трусы, вискозный лифчик и драные колготки. Большая дыра на заднице, обведенная красным лаком для ногтей, чтобы петли вниз не ехали. Фу, какая гадость! Да, пожалуй что в суд надо одеваться поприличнее.

Когда судья перешла к установлению личности подсудимого, вальяжный заседатель-журналист вдруг встрепенулся.

Судья спросила про государственные награды, Еремеев сказал, что был награжден орденом Красной Звезды, и журналист вдруг заявил, как больно ему слышать, что святой для каждого человека орден упоминается в таких ужасных обстоятельствах. Гражданин Еремеев опозорил боевую награду, которую ему вручила Родина, и лучше бы вовсе не говорить о его подвигах, поскольку они никак не могут искупить его страшных деяний.

Вера Ивановна вскинулась, но судья справилась сама.

– Вам никто не дает права утверждать подобные вещи до вынесения приговора, – сказала она веско, – еще одно такое заявление, и я буду вынуждена заявить вам отвод.

Еремеев усмехнулся, по-птичьи повернув голову в сторону судьи, поскольку она была с его слепой стороны.

Что-то кольнуло Веру Ивановну, показалось ей неправильным, но что именно, она так и не смогла понять.

После выяснения формальностей судья объявила перерыв. Еремеева отвели в конвойное помещение, Вера Ивановна отправилась за ним.

В коридоре какая-то женщина бросилась к нему: «Скажи, где мой сын!», но Вера Ивановна ее перехватила. И зря, потому что женщина вдруг вцепилась ей в воротник: «Ах ты, сука, кого защищаешь!»

«Началось», – подумала Вера Ивановна, стараясь как можно осторожнее придерживать руки женщины, чтобы со стороны было ничего не видно. Самые страшные побоища начинаются с первого замаха.

К счастью, подоспел давешний дедок-заседатель, обнял женщину и увел. Плечи ее содрогались от рыданий, и Вера Ивановна сама чуть не заплакала, представив, каково ей сейчас.

Вера Ивановна быстро вошла в конвойное помещение.

– Самое время сейчас признаться, – выпалила она.

– Да меня ж разорвут. И так сижу весь оплеванный.

– Если обещаете показать, где спрятали тела, то не разорвут.

Еремеев пожал плечами.

– Признайтесь, Алексей Ильич, и возможно, вам сохранят жизнь.

– Встретил летчика сухо райский аэродром, он садился на брюхо, но не ползал на нем.

– Что?

– Я не идиот, говорю. А где тела, не знаю.

Вера Ивановна покачала головой:

– Господи, ну неужели у вас ничего не дрогнуло, когда вы посмотрели в глаза этим матерям? Выдайте тела, и я обещаю, что буду до последнего бороться за смягчение приговора.

– Даже так? – усмехнулся Еремеев.

– Да, так. Дать этим женщинам покой важнее, чем наказать вас так, как вы того заслуживаете. Пожалуйста, Алексей Ильич, вам самому станет легче от этого.

Еремеев откинулся на спинку стула. Конвойный, стоящий у него за спиной, сделал Вере Ивановне большие глаза, мол, кого ты уговариваешь, дура!

– Я понимаю вашу стратегию, – сказала она мягко, – вы решили пойти ва-банк, надеетесь, что суд вас оправдает, если вы будете упорно настаивать на своей невиновности, только этого не произойдет.

– Но я действительно невиновен.

– Что вы говорите! – воскликнула Вера Ивановна. – А вы знаете, какой у нас процент оправдательных приговоров? Один! Один-единственный процент! Думаете, вы в него попадете?

– Честно говоря, нет, – Еремеев усмехнулся и энергично потер переносицу скованными руками, – никогда не вытягивал счастливый билетик.