Сухофрукт говорил мало, в основном улыбался, и тогда от уголков глаз разбегались резкие лучики морщин, так что становилось ясно, что он человек добрый.

Ирина решила, что с ним проблем возникнуть не должно, если только не уйдет в запой посреди процесса.

Зато второй заседатель ее просто ошеломил. Это оказался, и вряд ли случайно, известный журналист Владлен Трофимович Лестовский.

Владлен Трофимович подвизался в жанре очерка, сильно разбавленного философскими размышлениями, мудро избегая острополитических тем. Перо его было заточено под разные аспекты человеческих взаимоотношений: откуда берется подростковая преступность, почему распадаются семьи, зачем глава семьи тянется к бутылке и что из этого получается.

Ирина одно время с удовольствием почитывала его статьи и даже купила сборник очерков с броским названием «Я человек…», но, увидев там статью, порицающую женщин, стремящихся разрушить крепкие советские семьи, забросила сборник подальше. Тогда она была любовницей женатого мужчины и не хотела читать, что поступает плохо.

Владлен Трофимович выглядел очень импозантно. Лет сорока пяти, крепкий, но не полный, с прекрасной осанкой и снисходительным взглядом, он затмевал всех участников процесса, кроме разве что Аллочки. Глядя на его роскошный жемчужно-серый костюм с идеально подобранными рубашкой и галстуком, элегантные черные ботинки и дипломат из натуральной кожи, никак нельзя было заподозрить, что этот человек в своем творчестве страстно обличает низкопоклонство перед Западом, предпочтение материальных ценностей в ущерб духовным, мещанство и тягу граждан к импортным вещам.

Не успела Ирина открыть распорядительное заседание, как Владлен Трофимович выступил с речью о выродках и отщепенцах, позорящих советское общество своими дикими поступками.

Ирина постучала по столу карандашом:

– Владлен Трофимович, подождите.

– Нам выпала честь защищать наше общество, нашу мораль, – не унимался Лестовский, – избавить советских людей от ублюдка, в которого родина вложила столько сил, а он стал…

– Пока он стал подсудимым, – Ирина повысила голос, – всего лишь подсудимым.

– Которому мы обязаны вынести справедливый приговор! – подхватил очеркист. Похоже, он начал обкатывать первые фразы своего нового очерка.

– Вот именно. Вам выпала честь, когда вас избрали народным заседателем, а выносить приговор – это уже не честь, а ваш гражданский долг. Вы должны судить непредвзято и беспристрастно, поэтому если вы уже сейчас убеждены в виновности Еремеева, то я буду вынуждена заявить вам отвод.

Лестовский процедил, что ни в чем не убежден, и Ирина поняла, что здесь она поддержки не дождется.

Интересно, на какие педали ему пришлось нажать, чтобы оказаться в составе суда?

Понятно, что его настоящая цель вовсе не жажда справедливости, а сбор материала для очерка, а то и для документальной повести. Ирина даже первую фразу ему придумала: «Не так давно мне довелось…» Владлен Трофимович любил так начинать свои опусы.

Но самой ужасной оказалась адвокат. Вот еще одно сходство процесса Кирилла и Еремеева – у обоих защитники по назначению, и оба пустое место.

Какая-то тетка жуткая, будто не в суд пришла, а в колхозную бухгалтерию. Грузная, запущенная, ужас. Понятно, что вещей нормальных не достать, но трикотажный костюм поносного цвета из семидесятых – это уж слишком. Сапоги каши просят, зато на шее капроновый платочек с люрексом, а на голове – меховая шапка.

Ирина не удержалась, после заседания сделала замечание: «У нас тут все-таки народный суд, а не боярская дума», так тетка даже не обиделась.

Похоже, собирается просто отбывать номер.

Снова придется работать и за судью, и за адвоката, самой ломать голову, выискивая несообразности и несостыковки, потому что она имеет право вынести смертный приговор, только если не останется ни малейших сомнений.

Ирина легла в постель, но почти сразу вскочила и проверила, работает ли телефон. Все было в порядке.

* * *

Лариса подала мужу суп, а сама села на табуреточку у плиты. Когда-то она ждала Никиту, ничего не ела, чтобы поужинать вместе, но вскоре поняла, что он приходит со службы слишком усталым для совместной трапезы.

С грохотом отодвинув стул, Никита взял с мойки тарелку и принялся методично вылавливать из супа кусочки лука и складывать в нее. Лариса мысленно чертыхнулась. Как она могла забыть, что Никита не ест вареный лук? На заре брака они даже скандалили из-за этого. Он негодовал, что в тарелку попадает противная слизь, а Лариса не понимала, как это – суп без лука.

В конце концов она стала класть в кастрюлю луковицу, разрезанную пополам, а потом вынимала.

А сегодня вот разволновалась от разговора со свекровью и забыла, автоматически сделала как привыкла в родительском доме и как поступают все нормальные люди.

Сейчас она получит… Но Никита молчал, только поджал губы, и движения его сделались резкими и отрывистыми от злости.

Интересно, что бы ему на это сказала Ангелина Григорьевна?

Лариса отвернулась к плите, чтобы скрыть горькую усмешку. И по ее собственному опыту, и по рассказам подруг создается такое впечатление, что мужчины, когда женятся, считают, что меняют строгую маму на маму, которая будет все разрешать. Любовь любовью, но главное – исполняются все главные детские мечты: можешь не есть лук из супа, валиться на диван в обуви, гулять с пацанами, и тебе за это ничего не будет. С родителями попробуй не вынеси мусор, сразу ремня получишь, а с женой можно. В случае чего сам ей в морду дашь. Брак для мужчины – сплошной праздник непослушания, и неважно, кто ты: директор завода или последний алкаш.

Уткнувшись в книгу, муж заработал ложкой, и Лариса молча убрала тарелку с отвергнутым луком.

Вот надо было забыть именно сегодня!

Она поставила на стол вазочку с салатом из свежих огурцов и помидоров с майонезом и перевернула на сковородке котлеты.

Днем ей позвонила Ангелина Григорьевна и сказала, что назначение Никиты подвисло до окончания суда над «этим монстром». Наверху предпочитают подождать, когда в этом позорном процессе будет поставлена последняя точка. Никиту официально не вызывали в суд, но лучше будет, если он хоть раз появится там. Необходимо довести до всеобщего сведения, что производство и общественная работа – это несколько разные епархии, тем более что секретаря комсомольской организации выбирает коллектив, и раз уж он облек Еремеева доверием, то директор просто не вправе ничего с этим делать.

«Я понимаю, почему он категорически не хочет, – журчала свекровь, – любой нормальный человек стремится держаться подальше от этого ужаса, но есть вещи, которые необходимо сделать. Убеди его, пожалуйста!»

– Никита, Ангелина Григорьевна считает, что надо пойти в суд, – сказала она мягко.

Муж пожал плечами.