…Потому что когда иначе я смогу посмотреть на то, как куча снежных людей призывает весну?

— И поучаствовать, не-йети-Тинави, и поучаствовать! — одобрительно проворчал Крышти.

Снежные люди оказались удивительно гостеприимными. Нас, чужаков, «принесенных судьбой на пушистом хвосте, рото-та!», они окружили заботой в стиле лучшей на свете бабушки.

Понимая, что «человеки — существа бесшёрстные», йети отдали нам шатёр кузнеца Хендрикса.

— Сможете там переночевать, когда праздник кончится. Мы-то спим в ямках в снегу, — сказали они.

А потом подтащили к костру разделочный стол и предложили нам поужинать, сидя прямо на нем:

— Едим мы тоже на снегу, а вам так нельзя — замерзнете.

И хотя в первый момент на меня снизошло подозрение (Устроиться на столе? Уж не жаркое ли я, накрытое заранее?), потом я вспомнила тысячу историй о добром нраве этих лохматых ребят и успокоилась.

Так что мы с Берти бок о бок сидели на столешнице, болтали ногами и, подставив лица теплу костра, с аппетитом уминали рыбу. Пропитанная дымком, укутанная тимьяном, под аккомпанемент крупных ломтей белого хлеба и подснежных каперсов (оказывается, в Лилаковых горах есть и такое!), она была превосходна. Я доела, с умиротворенным вздохом откинулась назад, на спину, и уставилась в небо. Оно казалось очень черным, и звезды светились осколочками легенд.

Берти улегся рядом и достал из-за ворота свежеполученный амулет.

Как и обещано, это был дубовый листок — неожиданно изящный (и как только йети его смастерил, да еще и на огромной наковальне?..). Металл напоминал розовое золото. Центральная прожилка у листа оказалась круглой и полой внутри — именно туда, как в миниатюрную пробирку, можно было запечатать чувство.

— Ты избавишься от чего-нибудь? — полюбопытствовал Голден-Халла, рассматривая амулет.

— Не-а. Вряд ли мое разочарование в конце ритуала будет столь невыносимым. А что касается разных страхов и боли — пожалуй, всё, что есть у меня на сегодня, я вполне могу усмирить сама. Так лучше: это закаляет характер.

— Согласен, — сыщик кивнул. — Интересно, а в амулет можно спрятать чужое чувство?

— Зачем?

— Ну, — прикинул рыжий. — Вдруг кто-нибудь в кои-то веки решит, что, дескать, Берти Голден-Халла — редкий гад… Или просто недостаточно меня полюбит? А я тогда — хоба! — и амулет ему в нос. Уберу равнодушие. И, что бы там ни было, теперь этот кто-то уже без ума от меня. И дурацкая легенда о моём обаянии не пострадает.

— О нет! — я перевернулась на бок и, подперев щеку рукой, вплотную уставилась на собеседника. — Я надеюсь, это не тот самый момент, где преступник под прикрытием фантазий рассказывает о реально совершенном злодействе?

Берти отзеркалил мою позу и, зловеще пощелкав крышечкой амулета, прошептал:

— Если и так, ты об этом никогда не узнаешь, будучи моей новой жертвой. Готовься, Ловчая: три… два…

— Не-йети-Тинави, не-йети-Берти! Ритуал начинается, подъем! — окликнул нас Крышти.

Мы вздрогнули, вздохнули и синхронно скатились в сугробы по разные стороны от стола.

* * *

Ритуал заключался в том, что йети пели. Пели и танцевали вокруг костра, очень живо, а капелла, в каком-то наполовину фольклорном, наполовину сценическом стиле.

Был один йети-солист, который, активно жестикулируя и обращаясь по очереди ко всем нам, энергично запевал, а иногда читал речитативом на тему «О-о, веснА-а! Весна, придИ-и! Приди к нам в го-О-ры на-ко-нец-то!». (Как вы понимаете, большими буквами я постаралась выделить ритмические акценты.)

Остальные участники ритуала ходили по кругу, отплясывая кто во что горазд, хлопали в ладоши то над головой, то у коленей, подпевали каждой третьей фразе и по желанию вбрасывали спонтанные, всегда полные надежды, певучие реплики.

А наши го-О-ры

Лучшие в ми-И-ре

Ты б виде

лА,

вес

нА,

Наш снег!

Приди скор-е-Е

И наслади-И-сь

Тем, как над пиком Осколрогом каждое утро и в любую погоду невероятным перламутром, бесконечности порогом

Разгорается

Рассве-Э-т!

Всё это было невероятно сердечно и весело. Костер полыхал, взвиваясь до самого неба, особенно когда кто-нибудь с новым «Весна, приди! Мы ждем тебя!» подкидывал в него дровишки. Луна на фоне снега казалась лазурно-хихикающей. Я радостно прыгала между двумя йети и голосила, чувствуя себя прикольным священнослужителем. И всё больше проникалась идеей того, что на самом деле неважно, придет ли весна: ритуал сам по себе стоит ритуала!

Ну какое тут может быть разочарование, если раз в году три десятка одиночек собираются вместе, отлично проводят время и верят в лучшее, воспевая радость жизни?

Наконец всё кончилось. Йети сели вокруг костра на колени, положили лапы, развернутые ладонями кверху, на бедра, и прикрыли глаза. И замерли.

Тихо трещал огонь. Вдалеке страшно выли студеные волкодлаки. Прошло минут десять. Я открыла глаза и посмотрела на Берти, сидевшего напротив меня. Берти подмигнул.

— «Как думаешь, это надолго?» — одними губами спросила я.

— «Пока весна не придет?» — предположил сыщик.

Я закрыла глаза обратно. Эх. Ожидание никогда не было моей сильной стороной.

Еще минут пятнадцать спустя я тихонько заелозила: ноги у меня с непривычки онемели. Нос чесался. Было ужасно скучно. Если я открывала глаза, Берти корчил мне жуткие рожи, и от этого я страдала еще больше, пытаясь сдержать смех. Получались странные судороги.

— Не-йети-Тинави! — вдруг укоряюще пробасил Хендрикс, сидевший рядом со мной. — Вам необязательно ждать весну вместе с нами. Вы можете погулять или поспать, поесть или потанцевать.

— Спасибо за понимание! — выдохнула я, кое-как поднялась и поковыляла от костра.

Когда Голден-Халла нагнал меня, в руке у него была музыкальная шкатулка йети.

— Мне понравилась идея про потанцевать, а тебе? — спросил саусбериец, барабаня по ней пальцами. — Всё равно еще рано ложиться, а вдалеке от костра мы быстро околеем. Говорят, среди ночи здесь такие морозы, что они превращают тебя в хрусталь — изнутри наружу — а ты замечаешь это, уже когда в зеркале отражается статуэтка.

— Пошли танцевать! — решительно согласилась я, содрогнувшись от перспективы.

Мы удалились от лагеря метров на пятьсот. Так, чтобы шум не помешал йети, но, если вдруг на нас нападут волкодлаки, мы успели позвать на помощь. Потому что сами мы вряд ли справимся со стаей монстров, взбудораженных полной луной.

Берти поставил шкатулку в сугроб, что-то там повертел, настраивая, и из коробки полилась танцевальная музыка. Но такая: немного скрипящая, шарманистая, как в спектаклях-ужасах.