Она не отказывала в открытую, не возражала и уж тем более не сопротивлялась. В какой-то момент просить перестала, позволила снять с себя остатки одежды и прижать себя к мужскому телу. Напомнила себе, что в последние недели ни в чем мужу не отказывала, видимо, тем самым пыталась грех свой замолить, и сейчас Мише просто в голову не пришло, что она на самом деле не хочет. Он целовал ее с завидным нетерпением, сжимал ее грудь, что-то шептал на ухо, и он на все это имел право. Он ведь муж. Она ему принадлежит, и он может позволить себе решительно развернуть ее, заставить упереться руками в бортик ванны, и взять ее прямо здесь. И да, он был достаточно нежен, он гладил ее тело, целовал спину, но это почему-то уже не имело значения. Он тоже знал, что она принадлежит ему, и наверное эта мысль приносила ему удовлетворение, заставляла гордиться собой, и Миша не имел в виду ничего плохого, ведь его женщина, которая с ним и душой и телом, должна наслаждаться его силой и решимостью. И ему было невдомек, что Ира просто терпит, и это было настолько немыслимо, настолько ужасно, что ни о каком удовольствии и возбуждении речи не шло. Уже было неважно, что он ласково шепчет и какой смысл вкладывает в свои слова, и даже то, что он в конце сильно сжал ее в объятиях, ничего уже не могло изменить. Когда Миша отошел от нее, она опустилась на прохладный кафельный пол, заправила волосы за уши, отметив про себя, что руки нехорошо трясутся, а сама на мужа смотрела. На его спину, плечи, как он наклоняется к раковине, чтобы умыться. И понимала, что в произошедшем нет ничего из ряда вон выходящего, многие бы даже позавидовали, что после нескольких лет брака они еще способны на такие вспышки страсти, когда до постели не дойти. Ира смотрела на мужа и об этом думала, проговаривала про себя, убеждала, но потом головой покачала и сказала:

— Я больше не хочу с тобой жить.

Чемодан, который она привезла с собой в Москву, оказался внушительным и тяжёлым, Ира его едва стащила с транспортёрной ленты. Стащила, поставила у своих ног и вздохнула. Не переводила дыхание, нет, просто каждое движение, каждый шаг, каждое принятое решение, пусть и пустяковое, всё дальше уводили её от прежней жизни. Такой стабильной и налаженной, которая совсем недавно казалась пределом мечтаний, вознаграждением за все прежние неудачи и труды. И вот сегодня она в Москве, бросила всё, включая мужа, даже не потрудившись толком объяснить ему, что же случилось, что не так, и как у них до такого дошло. Она не знала как, но понимала, что желания продолжать строить и стараться, больше нет. И самое странное, что она не истерила, не заблуждалась, как убеждал её Миша весь вчерашний день. Ира с абсолютно трезвой головой и холодным сердцем, собирала чемодан, отбирала любимые платья и украшения, без которых обойтись бы долго не смогла, и заказывала билет на самолёт. Стоило только подумать о том, что завтра она будет в Москве, и остановить её уже ничего не могло. Она летела домой, подальше от собственных заблуждений.

— Что я сделал не так? — спросил её муж, прежде чем Ира села в такси, собираясь ехать в аэропорт.

Она помедлила, окинула взглядом улицу, на которой прожила два последних года, и головой покачала. Посмотреть Мише в глаза так и не смогла. Не от стыда, а от чувства вины. Как оказалось, это разные вещи, а она только сейчас это поняла, раньше всё больше вокруг виноватых искала.

— Не знаю, Миш. Просто всё потеряло смысл.

Он выглядел расстроенным и потерянным, вглядывался в её лицо, видимо, ещё надеялся поймать её взгляд и хоть что-то понять, но Ира упрямо смотрела в сторону или себе под ноги. От всего этого Миша в раздражении выдохнул и недовольно прищурился, но что сказать, не нашёл. Или не захотел, а может, не решился. От его прищура, как показалось Ире проницательного, на душе стало муторно, и она поспешила открыть дверь такси. Села и на пару секунд прижала ладони к лицу. Автомобиль тронулся с места, а она всё сидела так, понимая, что это безусловно слабость и трусость, но на мужа больше не посмотрела.

Плохое расставание. Неприятное, трусливое.

Но хорошо, что всё уже позади. Спустя пять часов после расставания, она в Москве.

— Дамочка, помочь с чемоданом?

— Такси! Девушка, такси! Недорого!

Кто-то даже на ломанном английском с ней заговорить попытался, но Ира прошла мимо настырных водил и грузчиков с тележками, поудобнее перехватила кожаный саквояжик симпатичного розового оттенка, локтём прижала сумку с документами и деньгами, и решительным, но отнюдь не быстрым шагом из-за обилия поклажи, направилась к выходу из аэропорта. На стоянке выбрала самого неприметного внешне водителя, мужчину лет шестидесяти, с внушительным животиком и в старомодной кепке, и подошла к его машине.

— До Кантемировской сколько? Плачу полторы, если поможете с чемоданом.

Через минуту уже сидела на заднем сидении неприметного «вольво», в прохладе кондиционера, и переводила дух. Расстегнула верхнюю пуговицу на блузке от Диора, и пока водителя в салоне не было, подула на разгорячённую кожу, оттянув край блузки на груди. В Москве было куда жарче, чем в Лондоне.

— Отдыхать ездили? — спросил её таксист, с пыхтением усаживаясь на водительское место. И тут же заверил: — Не волнуйтесь, чемоданчик не запачкается, я его на газетки положил.

Ира устало кивнула.

— Спасибо.

— Так куда, говорите, на Кантемировскую?

Ира снова кивнула, а потом отвернулась к окну, очень надеясь, что мужчина от неё с разговорами отстанет. Ей ещё надо подумать, что она родителям скажет при встрече. За четыре часа в воздухе так и не пришла к определённому выводу. Сваливать на них неприятные новости прямо с порога, не казалось ей правильным. Мама не на шутку расстроится, а папа начнёт выпытывать подробности, будет уверен, что зять чем-то его дочь обидел. А как она объяснит, что всё совсем наоборот?

Таксист оказался человеком порядочным и с чемоданом помог. Из багажника вытащил, даже на крыльцо подъезда поднял, а вот дальше Ире с ним самой пришлось тягаться. И через порожки перетаскивать, и по ступенькам его наверх тянуть. И даже ни разу его не пнула, помня, сколько чемодан от Луи Вуитона стоит и как выглядит. На светлом материале каждое пятнышко отпечатывалось. Поднявшись на четвёртый этаж пятиэтажки, лифт в которых даже предусмотрен не был, всерьёз запыхалась и раскраснелась, а в уме кажется перебрала каждое платье, что пришлось наверх поднимать, каждое любимое и сердцу дорогое, так что злиться не из-за чего, своя ноша, как говорится, не тянет. А оказавшись у двери родительской квартиры, выяснилось, что дома-то никого и нет. На дверь без сил навалилась, со стоном выдохнула и даже кулаком не сильно по тёмному дереву стукнула. Ну как так?

— Ира, ты что ли? — Соседка из своей квартиры выглянула, видимо, услышав подозрительный шум, её увидела и через мгновение удивленно округлила глаза. — Ой, как родители обрадуются!

— Да уж. — Ира заставила себя к Анне Фёдоровне повернуться, улыбнулась. — Приехала, а дома и нет никого.

— Так папа твой на дежурство утром ушёл, я видела, а мама в магазин, наверное.