Даже клиентки заметили, что она не в себе. Постоянно отвлекается, выглядит расстроенной и без конца вздыхает. Как это глупо вздыхать по бывшему любовнику! Но после их расставания, ее сковало будто льдом, и ледяная корка не спешила таять, даже от открытой и добродушной улыбки мужа. Только хуже становилось, от понимания того, что Миша заметил ее нервозность и отчужденность, и всеми силами пытается ее развеселить и даже утешить. Но у него не получается, и ненавидит Ира за эти беспомощные попытки, себя. А кого еще ей винить и ненавидеть?

Как всегда перед отъездом, свекровь надавала ей сотню наставлений. И все о том, как любить и лелеять ее сына. Ира выслушала все с видимым спокойствием, утешаясь только одной мыслью — через несколько часов родители мужа уедут. Была уверена, что ей непременно легче станет. Ведь переживать предательство под пристальным взглядом свекрови — это еще то испытание, из серии изощренного издевательства над своей совестью и выдержкой. Только очередное замечание по поводу того, что пора бы им о ребенке подумать, заставило ее в гневе взглянуть на мужа, который, видимо, мечтал отделаться малой кровью и в сторонке пережить отъезд родителей. Но взгляд ее расценил верно, правда, несколько удивился столь бурной реакции, и поспешил любимую маму отвлечь. А Ира из комнаты вышла, остановилась за углом, и до боли вцепилась в край журнального столика. Казалось, что душа сделала резкий кувырок, и от этого неприятного ощущения, ранее незнакомого, темнело в глазах и пропадало дыхание.

— Что с тобой? — спросил Миша тем вечером. Вернулся из аэропорта, Ира торопилась накрыть на стол, чтобы ужином его накормить, а он подошел сзади, обнял и тогда уже задал этот, на его взгляд, простой вопрос. А Ира застыла в кольце его рук, чувствуя, что сердце — не колотится, нет! — оно испуганно замерло, и даже руки ослабли, она едва тарелки не выронила. Ей потребовалось несколько секунд, прежде чем она смогла позволить себе откинуться на грудь мужа, притворяясь расслабленной. Сделала попытку улыбнуться.

— Не знаю, — проговорила она. Тарелки осторожно поставила, после чего прикоснулась к Мишиной руке, которой он ее обнимал. — Я очень странно себя веду?

— Есть немного, — усмехнулся муж, но голос был вполне добродушным. Поцеловал ее в щеку, Ира подумала, что в следующий момент отпустит ее и отойдет, но Миша вдруг навалился на нее, прижимая к столу, а ладонь легла на ее живот. Погладила, затем поднялась к груди. Иру затрясло, но муж это, скорее всего, воспринял по своему, потому что губами к ее шее прижался, и Ира чувствовала, что он улыбается. — Ирка, ты у меня такая красивая. Даже родители сказали, что ты прямо расцветаешь с каждым годом.

Она не знала, что ответить. Улыбнулась неопределенно, потом осторожно вывернулась из его рук и попросила:

— Садись за стол. Голодный, наверное.

— Голодный, — согласился Миша. Сел, но его многозначительный взгляд ее не отпускал. Наверное, таким образом муж пытался выказать свое восхищение и гордость. Жаль, что ей было не до этого.

В эту ночь они занимались любовью. Первый раз после Мишиного возвращения из Парижа. Первый раз после ее измены. Наверное, поэтому она так старалась, поэтому ей хотелось показать мужу, что она с ним, только с ним и только для него. Занимаясь любовью с мужем, пыталась вытеснить из памяти другого мужчину. Чужого мужчину, чужого мужа, который однажды ее уже предал, и поэтому не достоин того, чтобы она по нему страдала. Разве она не права? А Миша… Миша он хороший, он замечательный и ее любит. Любит же? Они женаты, он ею дорожит, он о ней заботится. Значит, должен любить. Просто обязан.

Ира сама к нему придвинулась, положила голову ему на грудь и с минуту слушала стук его сердце и дыхание, все еще частое и прерывистое. Ему хорошо, она постаралась, а она… Она пока удовольствие не заслужила, угрызения совести с удовольствием не смешивают, это как вода и масло, вещи несовместимые. Хотя, если задуматься, хороший секс и еще более знаменательный финал, скорее всего, потеснили бы в ее памяти ночь, проведенную с другим мужчиной. Но не случилось. Что ж, будем исходить из того, что есть.

— Миша.

Муж еще вздохнул, затем лениво шевельнулся. Говорить ему явно не хотелось, поэтому он лишь вопросительно угукнул.

— Ты меня любишь?

Он все-таки усмехнулся.

— После того, что ты сделала? Еще бы.

Ира убрала с лица волосы, недовольно уставилась в темноту.

— Не после этого, а вообще.

— А, вообще… — Он коснулся ее волос, достаточно ласково их взъерошил, и после паузы сказал: — Конечно, маленький.

Он замолчал, и Ира замолчала. Странно, но ей даже обидно не было. Ни горько, ни обидно, только страшно немного. Из-за того, что она понятия не имеет, как с этим жить дальше. Вот это «конечно, маленький» ее совсем недавно устраивало. Она нечасто задавала этот вопрос, и Миша не рвался на него сыпать клятвами. Их обоих это вполне устраивало. Еще в начале их брака сошлись на том, что оба не слишком чувствительны и склонны к необоснованной романтике, поэтому все трогательные моменты и слова были сведены к минимуму, чтобы не смущать вторую половину их внезапностью. Они так жили и были довольны устоявшимся укладом. А тут вдруг Иру это напугало. Вот только Миша не изменится, даже если она его попросит. Он такой, какой есть, и выдавливать из себя признания в любви в угоду ей, вряд ли станет. Да и зачем ей вымученные признания о том, чего он на самом деле не чувствует? По крайней мере, в той степени, в которой должен чувствовать довольный и счастливый муж. Ведь он действительно доволен и счастлив, полностью удовлетворен их семейной жизнью, вот только к любви это отношения не имеет. Любовь — это другое, любовь это когда можно смириться с хаосом и неразберихой вокруг, в любой ситуации найти что-то, что тебя удержит рядом с этим человеком. Любовь прощает глупости и ошибки, заставляет забыть о неудобствах и обидах. Удобство и комфорт, даже душевные, на такое не способны. Они наоборот заметят и запомнят все, что когда-либо заставило их ощутить неуверенность и зыбкость сосуществования. И именно той ночью, лежа рядом с засыпающим, довольным мужем, Ира подумала о том, что дрогнула, что ее привычный мир, в котором она была так уверенна, покачнулся, и ровная водная гладь подернулась зыбкой рябью. Она усомнилась, и тревога и неуверенность рванулись в возникшую трещину, разрушая привычный уклад ее жизни, от которого и зависело в большей степени ее душевное спокойствие. А когда его не стало, она превратилась в нервную, злую, а главное неудовлетворенную особу.

Ее семейная жизнь перестала складываться так, как она наметила себе несколько лет назад. Вот только кроме нее этого никто не замечал.

— Ты что, с Мишей поругалась? — спросила ее Сьюзи, когда Ирино недовольство стало попросту бросаться в глаза.

Но она все же попыталась прикинуться непонимающей.

— С чего ты взяла?

— Наверное с того, что ты только что отказалась купить новое платье для ужина у его непосредственного начальника. Годлиф ведь его начальник, я не ошибаюсь?