— Ничего, все в порядке. Я давно пережила эту боль, — только не могу слышать с тех пор пожарной сирены, подумала она про себя.

— Как это произошло? Она болела? Или несчастный случай?

— Был самый канун Рождества… — начала Джуд.

Она никогда никому не рассказывала эту историю. Отец учил ее скрывать горе, переживать его в одиночестве. Так она и поступала и постепенно изгнала из памяти подробности несчастной ночи. Однако не все. Изредка память как бы вспышками возвращала ей некоторые детали той ужасной беды и заставляла холодеть кровь. В такие моменты Джуд снова чувствовала себя пятилетней девочкой.

— Мы все легли спать, но я пробралась вниз и спряталась под креслом отца, надеясь увидеть Санта-Клауса.

— Я в детстве поступал точно так же, — сказал ей Лаки. — Но я залезал на крышу.

— В декабре? — удивилась она.

Лаки обнял ее за плечи тем самым мягким жестом, каким обнял впервые на крыльце. Тогда они сидели на качающейся скамейке под темным небом и звездами, и легкие прикосновения его руки заставляли биться ее сердце в десять раз быстрей обычного.

— Ну, я же не всю ночь там просиживал, — проговорил он с еле заметной улыбкой.

Удивительно, что он вырос таким ответственным. Ведь его улыбка говорила об изрядной доле упрямства и своеволия. А такие дети с трудом поддаются воспитанию. Вероятно, его с детства выручало обаяние. Возможно, он им пользовался, чтобы получить что-нибудь вкусное. А когда повзрослел — чтобы завоевать женское сердце.

— Итак? — голос ворвался в ее мысли, которые уже начинали обретать фривольный оттенок. — Ты, кажется, говорила о той ночи, когда потеряла маму.

Сегодня не хотелось говорить о таком кошмаре. Эта ночь — для романтических историй, а не для ужасов.

— Я не понимаю, как это связано с нашей прогулкой.

— Помнишь, мы решили лучше узнать друг друга?

— Пожалуй, — согласилась она.

— Перед тем как залечь в постель, — продолжил он свою мысль.

Она засмеялась и покачала головой.

— Ты действительно самый прямолинейный человек, которого я когда-либо встречала.

— Я же говорю, дорогая, ты видишь перед собой то, что есть на самом деле. Я как на ладони.

Да. И то, что она видела, ее восхищало.

— Тут особо и рассказывать нечего, — прошептала она. — Конечно, за креслом я заснула. А потом произошло короткое замыкание на улице. Пожар начался с крыши. Отец с трудом отыскал меня под креслом и вынес из дома. А мама задохнулась от дыма.

По крайней мере так ей всегда рассказывали. А она по робости не интересовалась подробностями.

— Это ужасно. — Он погладил ее своей огромной ладонью по плечам.

— Поэтому с тех пор я не люблю Рождество, — призналась она.

— Тогда тебе просто необходимо приехать на Рождество сюда. Мы заставим тебя рыскать с нами в горах в поисках елки и потом объедаться пирогами Бака, и тогда…

— Бак печет рождественские пироги?

— Он у нас вместо кухарки, ты же знаешь.

— Ну, допустим, на кухарку он не похож. Физиономией не вышел.

— Это точно. — Лаки громко засмеялся, прогоняя прочь плохое настроение. — А что твой отец?

— Он умер в прошлом году. Во время игры в гольф.

— Но он прожил жизнь, занимаясь любимым делом, а это главное.

— Может ты и прав. — Она решила не рассказывать о том, что посетители привыкли видеть отца сидящим за рабочим столом в своем офисе и подписывающим приказы. Вряд ли это можно считать любимым делом.

Она вздохнула. Следом за ней — Лаки.

Она повернулась к нему и немного удивилась, как близко они придвинулись друг к другу.

— Твое любимое мороженое? — внезапно спросил он, разрушив ее фантазию.

— Сливочное в шоколаде, — автоматически ответила она. — А твое?

— Ванильное. Покрытое шоколадом…

Она почему-то не удивилась.

Он смотрел на нее так, словно она была этим самым ванильным мороженым с шоколадной глазурью. У Джуд забилось сердце.

Но Лаки уже решил вести игру медленно. Он же сам предложил поближе узнать друг друга.

— Любимое место отдыха? — спросил он. — Горы или море?

— Горы, — не задумываясь, ответила она. Хотя еще совсем недавно предпочитала море. Но теперь все меркло по сравнению с картиной любви на фоне высокогорных лугов.

— Мое тоже. Даже странно, ведь я постоянно обитаю в горах. Просто я никогда не любил многолюдные пляжи. Любимый фильм?

— Что-нибудь с Томом Крузом. А еще «Пока ты спал», «Неспящие в Сиэтле» и «Привидение» с Патриком Суэйзи.

— Ага! Деловая женщина предпочитает романтику.

— А что, нельзя?

— Отчего же? — Его горячий взгляд мог бы растопить ледник.

— А твой?

— Что — мой? — Он смотрел на ее губы. Джуд подумалось, что, если он сейчас же ее не поцелует, ей придется броситься на него самой.

— Любимый фильм.

— А… — Казалось, он совершенно потерял интерес к разговору. — «Молодые мушкеты», «Едет ковбой» и «Старый пес».

— Это про собаку, которая ловила бандитов?

— Точно. Всегда, когда я смотрю этот фильм, у меня глаза на мокром месте. — Он посмотрел на нее с сомнением. — Нда-а… кажется, мне не следовало об этом говорить. Еще подумаешь, будто я размазня.

— Ну, такого о тебе не подумаешь. — Она нежно коснулась его щеки кончиками пальцев, он дотронулся до ее подбородка. Большим пальцем провел по ее губам.

— Джуд…

— Да… — Ее губы раскрылись в ответ на легкое движение. Слово слетело с выдохом желания.

Иного приглашения ему не требовалось. Он придвинул ее к себе, прильнув жадными губами к ее губам. Она чуть не задохнулась от поцелуя. Страсть, которая пульсировала где-то внутри уже давно, сейчас загорелась пожаром. Джуд едва успела выдохнуть, как он расстегнул пуговицы ее рубашки и запустил под нее руки. Крепко обняв за талию, прижал ее к себе, с такой силой, что она едва не потеряла сознание. Его дыхание обдавало ее горячим зноем, когда он пытался расстегнуть застежки белья. Он накрыл ее груди своими широкими ладонями, пальцы нежно провели по соскам. Джуд невольно застонала.

— Тебе больно?

— Нет, — она прижалась к нему, пылающими губами коснулась его жестких губ, скользнула ниже по шее, к открытому вороту рубашки, — я хочу… — она прижалась губами к его груди, — ты мне нужен. — Она осеклась, потому что наслаждалась терпким, сводящим с ума запахом его кожи.

— О господи, — простонал Лаки и потянулся к ремню ее брюк, нащупал где-то на талии пуговицу и застежку молнии. С силой поднял девушку одной рукой, а другой в это время расстегнул молнию. — Я тоже тебя хочу, дорогая. Всю.