– Знаешь, папа, я могу попробовать ответить на твой вопрос.

– Какой вопрос? – удивился Грущо, запивая свою пиццу жидким американским кофе.

– Ну, ты же спросил, зачем мы это делаем. Так вот, понимаешь, у нас в кемпе Михаэль Лайтман рассказывал нам, что все люди стремятся к Всевышнему, к Творцу, но приблизиться к Нему можно только двумя путями. Или через страдания, которые очищают душу от эгоизма, или через религию. А мы с Витей сказали ему, что есть третий путь, и он, по-моему, самый простой и правильный. Смотри: если Творец создал нас по образу и подобию Своему, то и мы творцы, правильно? Пусть маленькие, пусть микроскопические по сравнению с Ним, но творцы, так? А из этого следует, что когда мы занимаемся творчеством, ну… творением чего-то, к сотворению чего Он дал нам способности, то мы как раз и приближаемся к Нему. Логично? Пусть наши способности разного размера, и пусть они называются просто способностью, или талантом, или Даром. Но во всех случаях, я уверен, мы приближаемся к Творцу как раз тогда, когда реализуем этот дар, – композитор испытывает божественный кайф, когда сочиняет музыку, художник – когда пишет картину, скульптор – когда лепит скульптуру, а плотник – когда мастерит табуретку. Каждый человек рождается с каким-то даром, и этот дар есть главное средство приближения к Творцу. Потому что кайф – настоящий кайф соединения с Творцом – мы как раз и испытываем в моменты творчества. А все остальные моменты физических наслаждений от еды, спорта и, я думаю, секса – это просто низменные удовольствия. Ты согласен?

Грущо в оторопи смотрел на сына. Ни фига себе размышления у 13-летнего мальчишки! Или он уже не мальчишка? Все-таки как ни крути, а из тысяч и тысяч 13-летних пацанов именно его отобрали в лагерь одаренных подростков. И именно он с этим щуплым Виктором сотворил нечто, чему и названия еще нет, но за чем уже охотятся МЧС, ФСБ, МВД и, наверно, ФБР и ЦРУ.

– Ну, я не знаю… – произнес Грущо. – Наверно, ты прав… Я должен подумать…

– Подумай, – разрешил сын, убирая со стола остатки трапезы и бумажные тарелки. – И учти: никто – ни звери, ни птицы, ни рыбы – не занимается творчеством, правильно? А мы, люди, единственные в природе существа, кто своим творчеством помогает Творцу совершенствовать мир. Это даже Лайтман не отрицает.

– Подожди! – вдруг сообразил Грущо. – А как же те, кто сочиняет яды и атомные бомбы? Они тоже к Богу приближаются?

– Нет, папа, – уверенно ответил Андрей, – они приближаются к Дьяволу.

Освободив стол от остатков пиццы и отхлебывая из бумажных стаканов кока-колу, Андрей и Виктор достали из рюкзаков свои лаптопы и «забурились», как они выразились, в Интернет. А Грущо, сраженный неожиданной взрослостью своего сына, уселся в кресло поглубже и, честно говоря, просто задремал от усталости. В конце концов, он имел на это право – ведь он практически еще не вошел в американское время, а в Москве уже была полночь. Последней его мыслью была догадка, что сын как бы подвел его к выводу о том, что и он, и Виктор занимаются реализацией своего Божьего дара, – а «дары Господни не отторжимы». То есть, попросту говоря, не фиг, папаша, мешать нам делать наше дело.

С этой простой мыслью майор Грущо отбыл в сытую дрему, и как раз в это время, то есть в 18.14, на экранах лаптопов Виктора и Андрея появилось сообщение «You've got mail!». Ребята вошли в свои почтовые ящики и прочли короткое сообщение от Эрика Губера:

«HELP!!!

I'M UNDER ARREST IN OUR ROOMBECOUSE OF YOUR FUCKING RED OCTOBER NIGHTMARE! THE POLICE CAME TO OUR CAMP AND LOCKED EVERYONE UP! HELP ME OUT»[19]

Ребята переглянулись. Андрей нагнулся к дремлющему отцу.

– Папа, я возьму у тебя пару долларов на сникерс?

– Угу… – сквозь дремоту промычал Грущо.

– Ты спи. – Андрей открыл отцовскую борсетку, достал из нее свой паспорт и паспорт Виктора и стодолларовую купюру. После чего ребята уложили лаптопы в свои рюкзаки, тихо встали, забросили рюкзаки за спину и неспешной походкой прошли мимо магазина «дьюти-фри» к выходу.

Часы на табло прилетов и вылетов показывали 18.19.

В 18.2 °Cтася, администратор «Аэрофлота», подошла к 12-й стойке, взяла микрофон и объявила по радио посадку на рейс 316 до Москвы. Двести с лишним пассажиров этого рейса поднялись с кресел зала ожидания и выстроились в очередь, а Катя, услышав объявление, пришла из «дьюти-фри» со своими покупками и спросила у мужа:

– А где ребята?

– В буфете. Сейчас придут.

Но ребята не пришли ни «сейчас», ни через пять минут, и Грущо пошел за ними сначала в буфет, потом в соседние сувенирные карманы-киоски, а потом и в магазин «дьюти-фри». Но ребят нигде не было, и Катя занервничала – очередь на посадку в самолет таяла буквально у нее на глазах.

В 18.37 у 12-й стойки возникли трое плечистых мужчин в серых костюмах, они что-то сказали Стасе, та пересчитала оторванные билеты и сказала в микрофон по-русски и по-английски:

– Заканчивается посадка на рейс 316 до Москвы! Пассажиров просят срочно пройти на посадку к стойке номер 12!

Катя, по-женски предчувствуя беду, обреченно села в кресло и с укором смотрела на мужа, нервно бегающего по терминалу в поисках пропавших ребят.

– Как сквозь землю!.. – сказал он на бегу и умчался в другой конец консоли.

Тем временем трое плечистых мужчин напряженно вглядывались в последних пассажиров, спешащих к 12-й стойке. Но тех, кто был им нужен, всё не было, и они снова спросили о чем-то у Стаси. Стася пожала плечами и кивком головы показала на Грущо, вернувшегося к Кате и бессильно разводящего руками.

Трое мужчин подошли к ним, и старший, с седыми висками, сказал:

– Are you Mr. and Miss Gruscho?[20]

– Yes, we are… – тихо ответила Катя.

– JFK security. May I see your passports?

– Дай ему наши паспорта, – сказала Катя мужу. Грущо открыл борсетку – там лежало два паспорта вместо четырех.

– Катя, они забрали свои паспорта! – изумленно сказал Грущо.

– Кажется, они правильно сделали… – тихо ответила она.

Грущо подал офицеру секьюрити два паспорта, и тот, листая их, спросил как бы между прочим:

– Where are your son and his friend Malinovsky?[21]

– We don't know, – сказала Катя. – They were here ten minutes ago![22]

– Do you have any luggage оп the plane?[23]