Последними подошли трое братьев Хорнегильды: Арнольдус, граф Гогенбергский, барон Витториус и сэр Тири, совсем юноша, но уже не оруженосец, а баннерный рыцарь.

— Приветствую, — сказал я, — птенцов гнезда Хорнблауэров!.. Уверен, вы еще покажете себя и прославите свои гербы великими подвигами. Сэр Меганвэйл…

Меганвэйл сделал шаг вперед и сказал быстро:

— Столы для пира уже накрыты!

— Тогда приступим, — ответил я. — Жаль, нет благороднейшего Зигмунда Лихтенштейна с братьями…

Меганвэйл напомнил:

— Сейчас он идет по вашим следам, ваше высочество, догоняя прославленную ударную армию!

— И Растера, — сказал я со вздохом.

— С троллями, — пояснил Меганвэйл с улыбкой. — Он охотится за мелкими отрядами противника, что пытаются пробраться в Варт Генц. Они делают мир чище!

Для успешного пира, как я заметил, пришлось сдвинуть два шатра, убрав разделяющие их стенки, столы тоже сдвинули, слуги и оруженосцы быстро натаскали вина и жареного мяса, в походе обходимся без изысков.

Я дважды провозглашал здравицы, слушал ответные, улыбался, потом перевел разговор на будущие действия, все-таки любой пир для людей простых — повод нажраться и напиться, а для лордов — это возможность обсудить свои дела и отыскать новые возможности для их улучшения.

Для меня пир — это военный совет, где в непринужденной обстановке можно поговорить и на темы, которые на трезвые головы избегают, выяснить настоящие настроения, стремления, осторожно вызнать, в каких отношениях кто с кем, прикинуть, на кого можно положиться, а на кого можно положиться почти во всем…

Снаружи опустилась ночь, когда простучали копыта, грубые голоса часовых потребовали, хто и чего, затем полог отлетел в сторону, вошли два рослых немолодых и чем-то похожих лорда в доспехах вестготской работы.

Я вскочил, шагнул к ним с распростертыми объятиями.

— Рейнграф, стальграф!.. Ну, наконец-то!.. Что так долго?

Филипп Мансфельд сказал виновато:

— Мы свои армии расположили в десяти милях отсюда.

— Там есть тропы, — добавил Чарльз Мансфельд, рейнграф и отныне владелец земель королевства Сильверланд в Гандерсгейме, — надежнее их держать перекрытыми. Ваше высочество, мы безумно рады видеть вас в добром здравии и на пиру среди обожающих вас соратников!

Я повернулся к сидящим за столами.

— Все знают стальграфа Филиппа Мансфельда, командующего ударной армией, так блестяще зарекомендовавшей себя в битве за столицу Сен-Мари Геннегау?.. Кто не знаком, пользуйтесь случаем пообщаться с героем… у которого впереди еще более великие подвиги!

Я толкнул сэра Филиппа к столу и повернул лицом к пирующим сэра Чарльза.

— А кто еще не знаком с командующим великолепной и боеспособной армией рейнграфом Чарльзом Мансфельдом, спешите пообщаться с героем!.. Его войска способны совершать длинные переходы и вступать в сражение, не теряя боеспособности!

Он смущенно улыбался, я усадил его за стол, им сразу налили вина и положили в тарелки мясо прямо с углей, а я посидел еще малость и тихонько удалился, сославшись на государственную необходимость.

Судя по звездам, уже полночь, я вернулся в своему шатру, там Бабетта, нимало не смущаясь, рассматривает на моем столе карту.

Увидев меня на пороге, светло улыбнулась.

— Кто бы мог подумать, что у варваров могут быть такие точные карты!

— Можешь воровать, — разрешил я, что делать, если уже своровала, — пусть на диком Юге ахнут нашей картографичности и скрупулезности, что свойственна только продвинутым.

Она сладко зевнула, без всякого стеснения показывая свои возможности и зовущий красный влажный рот.

— Что-то устала в дороге…

Набычившись, я смотрел, как она без всякого стеснения разделась и устроилась в моей постели, а там подрыгала ногами, расправляя одеяло.

— Ложись, — пригласила она по-хозяйски, — пока я тепленькая.

— А потом какая будешь? — поинтересовался я.

— Горячая, — сообщила она страшным шепотом. — Обжечься можно.

— Любопытненько, — сказал я.

Она тут же откинула край одеяла, приглашая лечь поближе, пока там еще не испарилось ее тепло.

Я сбросил одежду, не к месту подумал о доспехе Нимврода, но эта штука, выполняя мой панический наказ во сне, отныне прячется где-то под кожей или в коже, проявляясь только в опасные мгновения.

Бабетта чуть подвинулась, когда я ложился, но едва распростерся на спине, тут же чисто женским движением закинула ногу мне на пузо и положила голову на мое плечо.

От нее пошло сладкое тепло, наполняя тело истомой. Я расслабился и позволил себе погрузиться в океан покоя, когда все хорошо, безопасно и защищенно, а с тобой верная, преданная и любящая тебя женщина, которая гладит тебя и чешет в самых нужных местах, именно там, где у нас чешется чаще всего.

Она наблюдала за моим лицом, спросила заинтересованно:

— О чем думаешь?

— Да так, — ответил я лениво, — фантазии… Когда мозг засыпает, можно такое себе нагрезить…

— Ты мечтал о чем-то очень приятном, — сказала она знающе. — У тебя было такое лицо… словно ты наткнулся на блюдечко с теплым молоком.

— Фантазии, — сказал я. — Грезы… это не мечты, которые можно реализовать хотя бы в принципе. Мы с тобой ворочаем реальными делами, Бабетта!.. Не думаю, что ты о чем-то грезишь вот так глупо и непродуктивно.

Она ответила после паузы:

— Не думаешь?.. Ну и не думай, а то твой упорядоченный мир рухнет. Если время от времени не погружаться в грезы, то можно вообще с ума рухнуться.

Я посмотрел на нее в удивлении.

— Что, и ты?

— Увы…

— Я думал, — проговорил я чуточку обалдело, — ты так прекрасно устроилась в жизни, что тебе не нужны никакие грезы. У тебя все есть, все сбылось!

— Откуда ты знаешь, — спросила она, — о чем я грезила? Ага, то-то же. Может быть, я очень грезливая… ну, мечтательная и романтичная дура?

— Почему дура? — спросил я с неудовольствием.

— А вы все дур больше любите, — сказала она обвиняюще. — Ты тоже такой! Потому я с тобой всегда дура!

— Если это дура, — сказал я опасливо, — то какая тогда умная?

— Не отодвигайся, не отодвигайся, — сказала она. — Это дуры кусаются, они ж дуры. А я умная, с первой нашей встречи влюбилась, потому что мы, женщины, чувствуем внутренностями… дай руку!.. вот этим местом чувствуем настоящих мужчин, и тогда у нас все становится таким податливым, на все согласным…

— Ну, — пробормотал я, — не так уж далеко я с того дня и ушел. Так, барахтанье. Количественный рост, но не качественный.