Я продолжал удерживать ее тело, наконец она процедила сквозь зубы:

— Чего ты хочешь?

— Ага, — сказал я, — засомневалась?

— Вообще-то, — ответила она с ненавистью, — ты такой же… как и все.

— По реакциям, — согласился я, — а ты бы не была обижена… даже оскорблена, если бы я не среагировал на твои прелести?.. Господи, что за грудь, с ума сойти!..

Она наконец-то перестала избегать моего взгляда, глаза темные и блестящие, как созревший чернослив, а тело слегка расслабилось.

— Вот так-то лучше, — сказал я, — расслабься и постарайся… нет-нет, я не в том смысле!.. Просто я заметно сильнее, не вырвешься. Хотя я и не собирался ничего, это ты на меня набросилась… Господи, а вдруг ты меня хотела изнасиловать?

Она прошипела люто:

— Размечтался!

— Мечты, — сказал я, — это… ладно, обойдемся. Я сейчас слезу, хотя и очень не хочется этого делать, а ты постарайся не набрасываться на меня, хорошо?.. Хотя если хочешь изнасиловать, то я и сопротивляться не буду так уж сильно. Ну, разве что малость, для виду, я такой застенчивый…

Она смотрела на меня ненавидяще, но и с недоумением.

— Слезай!

Я сполз очень медленно, вздыхая и жадно щупая взглядом каждый дюйм ее прекрасного тела, но, если честно, это больше для удовлетворения ее самолюбия, на самом деле видывал и получше фигуры, я ж почти Гильгамеш.

Она быстро зыркнула по сторонам, но единственный выход из часовни находится с моей стороны — не выскочить, вздохнула и произнесла уже контролируемым голосом:

— А ты почему здесь?

— Просто не спалось, — ответил я честно.

— Ты кто? По одежде не скажешь, но по манерам явно из знатных.

— Все мы знатного рода, — ответил я уклончиво, — ибо от Адама… ну, от Адама не все, конечно, но от Евы точно. А зовут меня Ричардом. Пока ты голая, прости, обнаженная, можешь звать меня Ричем.

Она спросила хмуро:

— А когда оденусь?

Я ответил со вздохом:

— Его высочеством.

Она вздрогнула, посмотрела дикими глазами.

— Что?.. Тот самый Ричард?

— Вот она слава, — пробормотал я. — Есть минусы, но есть и плюсы. Ну, раз уж ты уже раздетая, то с моей стороны будет оскорблением…

Она поспешно села и отодвинулась.

— Нет-нет, я не хочу.

Я сказал по-мужски благодушно:

— Да не обращай внимания…

— Нет! — сказала она резче. — Не расстегивайте там ничего… ваше высочество.

— Сама расстегнешь?

Она отодвинулась еще чуть.

— Ваше высочество! В вашу постель мечтают попасть тысячи женщин, что я вам?

— Ладно, — сказал я другим тоном. — Почему ты здесь? Что за обряд? Что случилось? По натекам воска видно, жжешь в этой часовне свечи не первый год… Что тебе это дает?

Я спрашивал требовательно, голосом владетельного лорда, что не только строг и вопрошающ, но и в самом деле может решать проблемы подданных: где словом, где взглядом, а где и кнутом.

Она вздрогнула, выпрямила спину и ответила послушно:

— Ничего не дает. А обряд для другого…

— Чего?

— Другого человека, — объяснила она так же покорно. — Знаете, я бы оделась, если вы не очень против.

— Еще как против, — сказал я горячо, — но здесь в самом деле прохладно, даже холодно, а согреть себя моим телом почему-то не хочешь.

Она торопливо оделась, на меня посматривает со смешанным чувством страха, любопытства, уважения и непонимания.

Затянув потуже пояс, так что грудь стала еще отчетливее под платьем, она сказала торопливо:

— Мне можно уйти?

— Можно, — ответил я, — хотя могла бы и ответить, почему ты здесь, а не на празднике? Кто погребен под этой плитой? Почему ты хранишь этому человеку верность?.. И вообще… там погребен человек?

Ее передернуло, вскинула голову, я видел, как с языка вот-вот сорвется пылкое объяснение, но почему-то скосила глаза на свою высокую грудь и закусила губу.

— Ваше высочество…

— Ладно, — сказал я недовольно, — иди. Хотя и не люблю загадок. И вообще… Может быть, я чем-то мог бы помочь.

Она торопливо направилась к выходу, но на ступеньках замедлила шаг, оглянулась.

— Правда?

— Не обещаю, — ответил я сурово, — я же не знаю проблему.

На ее щеках выступил румянец, она сказала поникшим голосом:

— В вас есть сила, я ощутила. И магия на вас не действует, я пробовала.

— Кое-что есть, — согласился я. — Ну?

Она опустила голову и произнесла едва слышно:

— Это не камень.

— А что? — поинтересовался я.

— Это, — ответила она упавшим голосом, — человек. Чародей Твидлер… Он… был очень силен…

— Нуда, — сказал я саркастически.

— Правда, — заверила она. — Просто… он не ожидал от меня подлости. И не принял защитных мер.

Я всмотрелся в ее отчаянное лицо внимательнее.

— Тогда зачем?

Она ответила плачущим голосом:

— По ошибке!.. Я его не так поняла! Я пришла в ярость… и произнесла это заклинание. Я слабая колдунья, но этого хватило… Вернее, он все силы отдал мне, а я так вот…

Я покрутил головой.

— Погоди. А если не намеками, а возьмешь и расскажешь?

В ее глазах заблестели слезы.

— Не могу!

— Почему?

— Это… это стыдно…

Я перехватил ее взгляд, брошенный на ее высокую грудь, спросил быстро:

— Говори, но только не ври: это связано с твоими сиськами? Не ври, я же сейчас не мужчина, а просто лекарь.

Уговаривать, настаивать и теребить пришлось долго, наконец из отрывков начала складываться картина. Ее зовут Лингерина, она еще в юности начала изучать тайны магии, и все потому, что у нее единственной из всех подруг не росла грудь, оставаясь плоской, как у ребят, из-за чего ее дразнили как девочки, так и мальчики.

Другая бы смирилась, люди смиряются, особенно женщины, но у нее жажда настоять на своем и доказать всем оказалась сильнее. На изучение магии ушло десять долгих мучительных лет. За эти годы добилась возможности превращать воду в вино, освещать весь замок по щелчку пальцев, убирать прыщи и родимые пятна, но грудь все не росла.

Однажды сюда заехал по дороге, спасаясь от сильнейшего ливня, известный чародей Твидлер. Она, жутко стесняясь, но доведенная до крайности отчаянием, рассказала о своей беде. Он оглядел ее и согласился, что молодой женщине с ее неплохими формами недостает только соответствующей груди.