Себ почувствовал жалость к этому ничтожеству – такую сильную, что она вполне могла либо вогнать его в депрессию, либо довести до истерического хохота. Юэн был далек от понимания того, насколько тщетно его стремление стать писателем. В своей безграничной самоуверенности он не был готов к отчаянию и разочарованию, что неизменно сопутствуют писательскому ремеслу.

Для Юэна не было ничего более жизненно важного, чем его манускрипт. Его темные глаза буквально полыхали лихорадочным светом. Он наклонился вперед и похлопал по замусоленным листочкам.

– Это произошло на самом деле. Все, о чем здесь говорится, чистая правда. Она обо всем: о жизни, существовании, сознании и о том, что будет после. Все свидетельства того, что имеет значение, находятся в этих коробках. И нам пора начинать. Не будем зря терять время. Я закончил… Ты просто не представляешь… просто добраться сюда. Я больше не хочу растрачивать время попусту. Я хочу побыстрее выпустить ее в большой мир. Это великая возможность.

– Для кого?

Юэн, казалось, не слышал его.

– Она хорошо написана. Действительно, очень хорошо. Я думаю, ты это сразу поймешь. Но сам материал нужно реорганизовать. Сделать то, что ты делаешь со своими книгами. Придать структуру. Ну, что-то типа того. Ей это нужно.

– Структурировать, переработать и отпечатать? Это огромный труд.

Юэн будто не заметил прозвучавшего в голосе Себа сарказма.

– Когда мы закончим, это будет нечто! А тебе ведь и прежде приходилось такое проделывать. Вот с этим. – Он пренебрежительно махнул в сторону книжных полок. – Для тебя это не составит большого труда. И моя книга, можно сказать, уже готова. Я немного устал. Мне нужно отдохнуть от нее. А нужно всего-то немного любви и заботы. Я буду читать все, что ты сделаешь, чтобы посмотреть, не ошибся ли ты. Мы пройдем через это, часть за частью. А когда ты закончишь, я все проверю.

Я называю их не главами, а виршами. Там всего понемногу: поэзия, философия… – можешь назвать, как тебе хочется. Уникальна. Ты можешь даже назвать это теологическим или религиозным трудом. Она будет единственной. Я в этом уверен. И когда она будет хорошо отпечатана и готова, мы отнесем ее твоему агенту. Он может вести переговоры с издателем, как он это делает, когда пристраивает твои работы. Вот он, мой десятилетний труд, – на этом столе и в этих папках. Я не хочу, чтобы все сорвалось.

Себ окончательно выдохся. У него иссяк словарный запас, пропало желание что-то кому-то доказывать, как пропала и надежда на то, что это когда-нибудь кончится, – от внезапно охватившей его скуки и жалости к себе даже чувство отчаяния пропало. Он зевнул, встал и пошел прочь.

Уход Себа озадачил Юэна.

– Куда ты идешь?

Внизу Себ закрыл за собой дверь своей спальни и выключил свет. Он все еще был в ночной рубашке, поэтому сразу же плюхнулся на кровать. Моральное и физическое истощение буквально парализовало его мысли. Он вставил в уши наушники и поставил на своем МР3-плеере Бетховена.

* * *

Ранним вечером, когда он немного пришел в себя и уже был в состоянии выйти из комнаты, первое, что он почуял, открыв дверь, был запах Юэна около его спальни.

За то время, что он провел в полном одиночестве в своей спальне, он решил, что прочитает этот вонючий манускрипт. Сегодня же вечером. И если Юэн после этого откажется покинуть его дом и переселиться в гостиницу, которую он ему оплатит, Себ вызовет полицию. Он рискнет. Пусть Юэн грозит ему своими проклятиями и всей вот этой своей ерундой. Пусть сколько угодно обещает явиться во сне или наяву. Он чувствовал, что, если это сейчас не закончится, поворотный момент в его жизни неизбежен. Тот, что отбросит его далеко назад и заставит вновь пережить самые трудные и несчастливые годы его жизни. Вот так все просто.

Все еще чувствуя себя слабым и усталым, как будто испытывая похмелье после столь мощного эмоционального всплеска, он поднялся наверх и зашел в гостиную.

Юэна там не было, хотя телевизор был включен, горел свет и настольная лампа на тумбочке у дивана. Пухлые коробки Юэна, как и его рюкзак, все так же стояли около любимого кресла Себа. Весь пол был заплеван и усыпан пустыми банками из-под сидра, коврик в трех местах чем-то заляпан.

Себ выключил телевизор. Дом погрузился в тишину.

Себ отправился на поиски своего гостя и нашел его за закрытой дверью в одной из комнат второго этажа: в конце концов он зашел в одну из гостевых спален и не раздеваясь завалился в кровать. Теперь он крепко спал, лежа на спине и открыв рот. На пододеяльнике четко отпечатался длинный полукруглый след его ботинка. Увидев эту картину, Себ принял решение сжечь постельное белье в саду, когда все закончится.

Переполненный жалостью к самому себе, Себ вернулся в гостиную, собрал пустые банки и бросил их в утилизатор. Туда же отправились три упаковки от сухариков и две обертки от мороженого, которое Юэн извлек из морозилки Себа. На кухне в тостере Себ нашел хлеб, о котором Юэн, очевидно, совершенно забыл.

Методично Себ разбирался с беспорядком.

В семь он в последний раз ополоснул тряпку, которой мыл пол в гостиной, и распрямился, потирая поясницу. Внезапно у него закружилась голова. В глазах потемнело.

Он часто-часто заморгал, пытаясь освободиться от красных точек, замелькавших в глазах на фоне полной темноты. Все окружающие звуки, включая шум морских волн, бьющихся о соседние скалы, разом смолкли, как будто их выключили. Почувствовав сзади какую-то опасность, Себ обернулся.

В дальнем конце столовой стоял Юэн. Он казался гораздо выше, чем был на самом деле, его бледное, будто обескровленное, лицо выделялось на черном фоне фигуры. Себ уронил швабру.

Юэн улыбался и протягивал вперед свою длинную руку, указывая на что-то, что находилось в гостиной рядом с Себом. В этой неестественной мертвой тишине голос Юэна был более мягким и зрелым, абсолютно лишенным каких-либо эмоций. Себ даже был не совсем уверен, звучит ли этот голос в доме или только в его голове.

Работа ждет.

Себ отступил назад и, поддавшись импульсивному желанию, посмотрел вниз. Первое, что он увидел, опустив глаза, были заляпанные листки манускрипта Юэна, разложенные на кофейном столике. «Дыхание в Астрале».

Себ оглянулся. Юэна нигде не было.

Из открытой балконной двери слышались глухое жужжание газонокосилки, шум автомобильного двигателя и пение дроздов в саду под балконом.

На кухне, где теперь пахло лимонным дезинфицирующим средством и отбеливателем, Юэна тоже не было.

Сперва неуверенно, но укрепляясь в своем решении с каждым шагом, Себ спустился на второй этаж, в спальню, занятую Юэном.

Юэн лежал на кровати. Глаза были закрыты, но зрачки двигались под опущенными веками. Грудь спокойно поднималась и опускалась.

Ты даже не представляешь. Не представляешь. Себ так и не понял, откуда донесся голос Юэна: откуда-то у него из-за спины – или же откуда-то изнутри.